«Черт побери» было вовсе не тем откликом, которого она ждала.
— Я готова обсудить, сколько...
Коннор открыл глаза, забрал у нее бокал и, не говоря ни слова, отставил его в сторону. Затем, взяв ее за руку, он заговорил терпеливо, сочувственно, с сожалением:
— Аделаида, любовь моя...
— О Боже!
Ей захотелось вырвать у него руку и прикрыть ею рот. От такого тона ничего хорошего ждать не приходилось. Таким тоном сообщают печальные новости: о болезнях... и смерти... и...
— Я шутил насчет десяти раз.
— О!
Что ж, это уже не так страшно. Ей не слишком нравилось быть объектом шутки, но по крайней мере она испытала облегчение, услышав, что не придется...
— И это не то, что вытащить занозу, — объяснил Коннор.
Всякое облегчение мигом улетучилось. Она знала, что не стоит слишком надеяться на то, что все будет безболезненно.
— Это делается не быстро? Так?
Губы его изогнулись.
— Нет, если делать это хорошо.
— Тогда давайте сделаем это плохо, — поспешно предложила она.
— Тебе не понравится, если делать плохо.
Аделаида боялась, что ей не понравится, как бы это ни делалось.
— Но разве мы не можем попытаться?..
— Теперь ты испугалась, — вздохнул Коннор.
— Ну-у, я не боялась, когда думала, что все это делается по-быстрому, — пробормотала она.
— Будет и по-быстрому.
— Я не понимаю...
— Не важно. — Он откинул волосы с ее лица. — Аделаида, ты мне веришь?
О Господи, снова этот вопрос!
— Если вы спрашиваете меня, верю ли я в то, что вы все сделаете хорошо... — Аделаида махнула рукой в сторону спален, — то... полагаю, у меня нет выбора.
После недолгой паузы он сказал:
— Вы заставляете меня чувствовать себя тираном.
— Вы предпочитаете, чтобы я была с вами нечестной?
— Давайте начнем этот разговор с начала, — предложил Коннор и спустя одно биение сердца положил руку ей на затылок и завладел ее ртом.
Аделаида инстинктивно просунула руки между ними. Они нерешительно затрепетали, а когда его губы прижались к ее губам нежным завлекающим давлением, легли на лацканы его сюртука. На какой-то миг это напомнило Аделаиде их первый поцелуй в саду, когда он соблазнял, заманивал ее в добровольное подчинение. Но понадобилось еще всего одно скользящее прикосновение его губ, осторожное касание его языка, чтобы это сравнение растаяло, как туман. Этот нынешний поцелуй не был похож ни на какой, испытанный ею ранее.
Он не был требовательным, манипулирующим, не было в нем намеренного терпения, а была только нежность, беспредельная и бесконечная.
Под кожей у нее разлилось тяжелое тепло. Аделаида позволила себе прильнуть к нему, и его рука обвила ее талию, притягивая ближе, чтобы он мог принять на себя вес ее тела. Его рот оставил ее губы и легчайшими поцелуями заскользил по ее щеке. Коннор прижался губами к ее виску, попробовал на вкус чувствительную кожу под подбородком...
Когда он добрался до мочки ее ушка, Аделаида затрепетала... и ахнула, когда он слегка прикусил ее.
Не отрываясь от ее кожи, Коннор прошептал:
— Эта часть тебе нравится?
— Да.
Теперь он играл с ней, находил на ее шейке места, от прикосновения к которым она начала дрожать и задыхаться.
— Остальное тоже будет вроде этого... Но еще лучше... Только позволь мне...
Аделаида невольно кивнула, и тогда одним плавным движением Коннор подхватил ее на руки.
Как в тумане она сознавала, что ее несут в спальню, где тускло мерцают свечи и потрескивает в камине огонь. Ее мир исчез, распался на цепочку медлительных ощущений... ноги ее скользнули на пол, его рот ласкал ее шею, шелк его волос струился между ее пальцев... Тепло перешло в жар, телом овладело беспокойство... оно жаждало дальнейших прикосновений, дальнейшего рождающего трепет наслаждения. Но Коннор оставался беспощадно... безжалостно медлительным в этом своем совращении. Он раздевал ее, не торопясь, останавливаясь, чтобы поцеловать и потрогать каждый обнажаемый его руками дюйм ее тела. Когда же Аделаида попыталась помочь ему, попыталась заставить его поторопиться, он бережно отвел ее руки в сторону.
— Не так, — прошептал он, глотая своим ртом ее нетерпеливые возражения. — Все будет по-моему.
Несмотря на то что в комнате было тепло, Аделаида на миг похолодела, когда он стянул с нее через голову сорочку. Коннор уложил ее на постель и прогнал холод жаром своего тела. Его запах, ощущение его кожи на ее теле окутали ее. Слабый аромат сандала, мягкое щекочущее прикосновение волос на его груди, жар его рук, скользящих по ее телу...
Он погладил ее бедро и нащупал жаркую влажность между ее ногами. Она забилась под ним, разрываясь между желанием и смущением.
— Коннор...
— Ш-ш-ш, любовь моя... позволь мне.
Аделаида перестала биться и ахнула, когда его пальцы плавно скользнули в потаенную глубину. Он умело гладил и дразнил, пока удовольствие не перешло в чарующую муку, а мука в отчаянную потребность. Она стонала и выгибалась под ним, хватала его за плечи, за волосы, за все, до чего могла дотянуться. Коннор нагнул голову и втянул в рот ее сосок, и потребность вдруг снова преобразилась в наслаждение... Бурная мощная волна его напрягла каждый мускул ее тела и разбилась над ней, и закружила, и оставила ее задыхающейся и бессильной.
Со вздохом, сотрясшим все ее тело, Аделаида подняла веки и обнаружила, что смотрит прямо в полуприкрытые зеленые глаза Коннора. Они потемнели от страсти, сверкали торжеством и полнились нежностью.
Его ладони скользнули ей под коленки.
— Обними меня ногами... вот так.
Он чуть передвинулся и стал медленно вжиматься в нее. Пришла боль, но очень несильная. Она ничем не уменьшила необычайное удовольствие от прикосновения надвинувшегося на нее тела Коннора, от ее безумного желания прочувствовать новое наслаждение, ощутить очередную волну удовольствия. Это состояние продлилось до тех пор, пока он, пробормотав что-то неясное, не втиснулся в нее мощным решительным натиском своих бедер.
В один миг очарование момента потускнело.
Впившись ногтями в его плечи, она вскрикнула: «Ой! Ох!»
Коннор замер, только грудь его продолжала тяжко вздыматься.
— Прости, дорогая. Мне очень жаль. Это должно было быть сделано.
«Сделано!» То есть уже в прошлом. Аделаида была рада услышать, что с этим покончено. Она попыталась отпихнуть его. Он не шевельнулся.
— Коннор!..
— Лежи тихо, любовь моя. — Нагнув голову, он провел губами по ее рту. — Подожди, не двигайся. Тебе станет лучше. Обещаю.