— Великолепно. Замечательно.
Суворин вернулся в кабину и занял свое место. Один двигатель кашлянул и начал работать, выпустив облако черного дыма, затем зарокотал второй. Машина Арсеньева отбыла, он видел это в окно. «Туполев» развернулся и потащился по пустынному летному полю к взлетной полосе. Самолет сделал новый поворот, визг пропеллеров на мгновение стал тише и тут же начал вновь набирать мощь. Ветер словно выстилал бетон потоками дождя. Суворин видел узенькие серебряные стволы берез на краю летного поля, они стали стремительно приближаться, и он закрыл глаза — глупо бояться летать, но с ним так было всегда, — и тут давление прижало его к спинке кресла и самолет, слегка накренившись, поднялся в воздух.
Он открыл глаза. Самолет набирал высоту уже за пределами аэродрома и начал огибать город. Земные объекты на мгновение попадали в поле зрения и тут же исчезали — огни фар, отражавшиеся в мокром асфальте улиц, плоские серые крыши, темно-зеленые пятна деревьев. Как много деревьев! Это всегда его изумляло. Он подумал обо всех, кого знал внизу, — о Серафиме в их квартире, содержать которую им не по средствам, о мальчиках в школе, об Арсеньеве, наверное, все еще не унявшем дрожь после разговора с президентом, о Зинаиде Рапава, о том, как она молчала, когда он уезжал из морга...
Самолет вошел в низко нависшее облако, и в редких разрывах уже почти ничего нельзя было разглядеть. Скоро Москва окончательно скрылась из виду.
О'Брайен стоял на углу улицы в конце проулка, ведущего к дому Варвары Сафоновой, поставив между ног металлический кейс и уткнувшись в карту.
— Как вы думаете, скоро мы туда доберемся? За пару часов?
Келсо оглянулся на деревянный домик. Старушка все еще стояла у открытой двери, опираясь на палку, и наблюдала за ними. Он попрощался, подняв вверх руку, и дверь медленно закрылась.
— Куда?
— К Чижиковым, — сказал О'Брайен. — Сколько это займет времени?
— В такую-то погоду? — Келсо поднял глаза к тяжелым тучам, заслонившим небо. — Вы хотите найти их сейчас?
— Туда ведет только одна дорога. Смотрите сами. Она сказала, что это деревня, так? Если это деревня, она должна быть на дороге. — Он смахнул снежинки с карты и протянул ее Келсо. — По-моему, часа два.
— Это не дорога, — сказал Келсо. — Вы же видите, тут пунктирная линия. Это тропа. — Линия тянулась на восток через лес, параллельно Двине на протяжении километров восьмидесяти, затем поворачивала к северу и обрывалась посреди тайги километров через триста. — Оглядитесь вокруг, дружище. Дороги не проложены даже в городе. Вы представляете себе, какие они там?
Келсо отдал карту О'Брайену и двинулся к «тойоте». О'Брайен шел за ним.
— У нас все четыре ведущие, Непредсказуемый. И есть цепи противоскольжения.
— А если машина сломается?
— У нас много еды, топливо, чтобы развести костер, и дров — хоть целый лес. Мы всегда сможем растопить снег для питья. У нас есть спутниковый телефон. — Он потрепал Келсо по плечу. — Вот что я предлагаю. Если вам станет страшно, вы всегда сможете позвонить мамочке. Идет?
— Моя мамочка умерла.
— Тогда Зинаиде.
— Скажите мне, вы с ней спали, О'Брайен? Мне просто любопытно.
— Какое это имеет значение?
— Я просто хочу понять, почему она вам не доверяет. И права ли она. Это связано с сексом или с чем-то еще?
— О-го-го. Только и всего? — О'Брайен ухмыльнулся. — Будет вам, Непредсказуемый. Вы же знаете правила. Джентльмен о подобных вещах не распространяется.
Келсо плотнее застегнул куртку и зашагал быстрее.
— Дело не в том, что я чего-то боюсь.
— Неужели?
Машина была уже недалеко. Келсо остановился и повернулся лицом к О'Брайену.
— Хорошо, скажу честно. Я боюсь. И знаете, что пугает меня больше всего? Тот факт, что вас ничего не пугает. Вот это пугает меня по-настоящему.
— Чепуха. Немножко навалило снега...
— Забудьте про снег. Снег меня нисколько не беспокоит. — Келсо посмотрел на покосившиеся дома. Все было окрашено в коричневые, белые и серые тона. И тишина, как в старом немом кино. — Вы просто не отдаете себе отчета, — сказал он. — Вы не понимаете. У вас нет чувства истории, в этом все дело. Ну, скажем, эта фамилия — Чижиков. Она вам что-нибудь говорит?
— Нет. Фамилия как фамилия.
— А ведь это не так. Фамилия Чижиков была одним из псевдонимов Сталина до революции. Паспорт на имя Чижикова Сталину выдали в девятьсот одиннадцатом году.
(«Вы взволнованы, доктор Келсо? Почувствовали силу товарища Сталина, хоть он уже и в могиле?» Да, конечно. Чувствую. Он чувствовал эту силу, точно из снега высунулась рука и прикоснулась к его плечу.)
О'Брайен помолчал, а затем решительно помахал металлическим кейсом.
— Что ж, можете торчать здесь и общаться с историей, если вам это доставляет удовольствие. А я отправляюсь на поиски. — Он перешел на другую сторону улицы и оглянулся. — Идете или нет? Поезд в Москву отходит в десять минут девятого. Или поедете со мной? Выбирайте.
Келсо снова посмотрел на грозное небо. Это не было похоже на снегопад, какой случался в Англии или в Штатах. Как будто разверзлось что-то наверху — разлетелось на кусочки и обрушилось на землю.
Выбор? — подумал он. Для человека без визы и без денег, без постоянной работы, без книги, которая до сих пор не написана? Для человека, который зашел уже так далеко? Что же это за выбор, в конце концов?
Медленно, неохотно он направился к машине.
Они выехали из города по незаметной улице и повернули на север, по крайней мере им не пришлось проезжать пост ГАИ и уговаривать инспектора.
Было, вероятно, около часа дня.
Дорога бежала вдоль заброшенного и заросшего железнодорожного полотна, уставленного ветхими товарными вагонами, и сначала покрытие показалось им не столь уж плохим. В соответствующей компании поездка могла быть даже романтичной.
Они обогнали красочно разрисованную повозку, которую тащила низкорослая лошадка, низко склонившая голову от ветра, и вскоре возле дороги появились новые деревянные дома, выкрашенные в синий, зеленый и красный цвет, живописно расположившиеся на берегу вблизи деревянного мола. Под снегом не было видно, где кончается твердый грунт и начинается вода. Лодки, машины, навесы, курятники, козы на привязи — все сбилось в кучу. Даже большой деревообрабатывающий завод на другой стороне широченной Двины, на южном мысу, отличался какой-то эпической красотой, его краны и трубы возвышались на фоне свинцового неба.
Но вскоре дома исчезли, а потом и река. Одновременно кончилось и относительно плотное покрытие, и колеса начали прыгать в разбитых колеях. Березы и ели как бы сомкнулись над ними. Менее чем через пятнадцать минут они оказались словно в тысяче километров от Архангельска, на самом деле отъехав всего лишь десять. Дорога шла, извиваясь в глухом лесу. Время от времени лес редел и они попадали на вырубку с обожженными пнями, напоминавшую поле после бомбардировки. Или же — и это было более тревожно — дорога вела через сплошную рощу антенн.