– Поворачиваем, – скомандовал Павел.
И я послушалась. Даже и спорить не стала.
Когда мы выползли на берег, меня пошатывало, руки и ноги были как ватные.
– Устали? – спросил Павел.
– Да… нет, – не слишком уверенно ответила я. – Просто голова немного кружится.
Он усмехнулся и принялся одеваться. Я скромно отвернулась.
– Первый раз за это лето купаюсь, – сообщил он.
– Вы уже говорили. Так много работы?
Да, вид у него усталый. А вот следователь Бобрыкина совсем утомленной не выглядит. Она словно родилась в своем костюмчике. Такая, наверное, к речке и близко не подойдет. Вот хлорированный бассейн – это для нее.
– Хотите, я вас чаем напою? – предложила я. – После купания – хорошо.
Павел глянул на часы:
– Во сколько следующий автобус?
– Через сорок минут.
Мне раньше казалось, что тетя Нюра совсем и не смотрит, кто заходит ко мне в гости. Но тут она словно нарочно попалась нам на глаза и оглядела нас с Павлом таким взглядом, что можно было подумать, что я не работника органов правопорядка пригласила чайку попить, а привела себе на ночь женатого мужчину. Ну ничего, пусть не рассчитывает: посплетничать будет не о чем, Павел через полчаса уйдет.
– Чай у вас хороший, – похвалил он.
– С чабрецом… – Почему-то мне было очень приятно, что он это заметил. – Травка такая, неужели не знаете?
– Катя, – вдруг предложил Павел, – давайте перейдем на ты.
– О’кей, – согласилась я.
И следующие десять минут, остававшиеся до автобуса, мы были с ним на ты.
– Он не хочет! – почти выкрикнула Галка с порога.
– Кто не хочет? Чего? Андрей не хочет удочерять Веру?
– Нет, папа не возражает. Это Володя не хочет ехать со мной к ее отцу, – возмущалась Галя, – и что же мне теперь делать?
Смелая девочка была готова сокрушить любые стены, но при условии, что у нее будет достаточно войск. Сражаться в одиночку она не намеревалась.
– Найми адвоката, – посоветовала я, – и иди с адвокатом.
И тут же осеклась! Если она наймет адвоката, то наверняка того же самого, что защищает Надю. А уж он-то дров наломает!
– Я побыстрее хотела… – смутилась Галя. – Ладно, папу попрошу.
Я достала из холодильника бутылку чая с чабрецом, который Гале очень понравился.
– Рассказывай, что там у вас?
– Я говорила с папой. Он не против, чтобы мы удочерили девочку… Оказывается, его тоже вызывали в милицию. Но папу не подозревают: у него алиби.
– А какое алиби? – поинтересовалась я.
Галя укоризненно взглянула на меня:
– Папа сожалеет о своей несдержанности. Ну… то, что секретер порубил. А в ночь убийства Карины он был у друзей, которые живут совсем в другом месте, по другому шоссе, на другом берегу. – Она торжествующе взглянула на меня.
– Да… алиби что надо, – кивнула я. – И эти друзья все подтвердили?
– Конечно! – Она даже обиделась. – И друзья, и их соседи, и даже охранник. Никакого сговора нет.
– Ну и хорошо. Наверняка выяснится, что это все же бывший муж Карины.
Галка вздохнула и призналась, что боится к нему ехать.
Я задумалась и предложила для начала выяснить обстановку – в смысле разузнать все про отца Верочки.
Галя в ответ лишь пожала плечами, сказав, что почти ничего не знает.
– А Надежда?
– Наверное, знает больше. Понимаешь, я старалась с ним не общаться. Он мне противен, а Надя… Ну просто иногда вынуждена была…
– Тогда пошли! – скомандовала я Гале. – Давай-давай. Поднимайся.
Мы с Галкой вдвоем насели на Надежду, и ей пришлось рассказать все, что она знала о Каринином экссупруге: когда-то были компаньонами, создали фирму, потом дела пошли плохо, мужик запил, развелись три года назад.
– А вы что, правда к нему поедете, девочки? – испуганно спросила Надя.
– Ты хочешь Веру удочерить? – спросила я. – Значит, и ты поедешь.
Что бы там следовательша ни говорила насчет Надиного адвоката, но посоветоваться с ним все равно надо.
Мне сразу стало понятно, чем он так не понравился гражданину майору: вальяжный, тучный, к нему как нельзя лучше подходило определение «барин». Такие, как он, уверены, что все в этом мире покупается и продается. Но тут он ошибался: не все. Вот ему бы я ни за что не стала делать дракона, ни за какие деньги. Наверняка он еще и взятку стал Бобрыкиной предлагать. Не напрямую, конечно, а намеками. Представляю, как ее это взбесило.
Адвокат развалился в кресле, именно развалился, растекся всей своей жирной тушей, и принялся вещать менторским тоном:
– Усыновление (удочерение) допускается в отношении детей, родители которых: умерли; лишены родительских прав; признаны недееспособными, безвестно отсутствующими или умершими; дали согласие на усыновление в письменной форме; не проживают более года совместно с ребенком.
Мы с Надей и Галкой примостились напротив на диванчике. В присутствии этого барина так и тянуло сползти на краешек. Я силком заставила себя расположиться удобно и даже закинула ногу на ногу.
– Вы сказали: «Не живет с ребенком год»? Это может сработать! После смерти Карины он ни разу не появился! – воскликнула Надя. – Может, никуда не ходить? Просто выждать год?
– Все равно придется обращаться в попечительский орган, – пояснил адвокат, – они должны будут предупредить отца, а если тот не прореагирует… В общем, будет лучше, если он просто подпишет письменное согласие.
– А если он денег потребует? – спросила я.
– Андрей Сергеевич согласится выделить некоторую сумму. В пределах разумного. Только, сами понимаете, об этом не следует распространяться. – Адвокат сделал многозначительную гримасу.
Да уж, в пределах разумного! Если тот тип увидит нашего адвоката, представляю, какие у него аппетиты разыграются.
– А если я разведусь с мужем? – пролепетала Надя.
– По закону можно и одиноким.
Он окинул нас победоносным взглядом. Можно было подумать, в том, что ребенка позволяется усыновлять (удочерять) одиноким, его личная заслуга.
Надя мялась, явно не решаясь сказать что-то важное; что боится говорить с тем типом, она наконец призналась.
– Вам самой не обязательно. Можно оформить доверенность. – Адвокат посмотрел на меня: – Ну на кого хотите…
Та-ак! Я снова попалась!
Потом мы все вместе съездили к нотариусу, и Надежда подписала доверенность на… мое имя.
– Надя, – предупредила я ее, – эта доверенность, по сути, ничего не значит. Я поговорю с ним, но в любом случае документы надо будет оформлять тебе самой.