Элли хватается за телефон, борясь с искушением включить его, но вдруг понимает, что ей совершенно не хочется читать очередные сообщения с извинениями. Не хочется, чтобы остаток вечера был окрашен отсутствием Джона, его словами, тоской по нему.
— Если я сломаю ногу, то тебе в ближайшие шесть недель придется возить меня на работу и с работы.
— Интересно, машины-то у меня нет. А если я тебя на закорках носить буду, сойдет?
Рори совершенно не в ее вкусе: саркастичный, слегка грубоватый, возможно, на пару лет младше. Зарабатывает, скорее всего, намного меньше, чем она, и до сих пор снимает квартиру с друзьями. Да у него, наверное, даже водительских прав нет. Но это лучшее, на что она может рассчитывать в четверть седьмого в собственное тридцатидвухлетие, а Элли довольно прагматична и гордится этим.
— А если я упаду и кто-то проедется мне по пальцам, будешь сидеть за моим компьютером и печатать под диктовку.
— Для этого и одного пальца хватит. И еще, кстати, носом можно. Ох уж эти мне журналистки, тоже мне, примадонны! Эй, ребята, допиваем! В билетах написано, что надо быть на катке в половине.
По дороге домой от метро Элли понимает, что бока у нее болят вовсе не от катания, хотя в последний раз она так много падала, когда училась ходить, а оттого, что два часа почти без перерыва она смеялась. Катание на коньках оказалось веселым занятием: сделав первые неуверенные шаги по льду и не упав, она ощутила редкое удовольствие от полного погружения в простую физическую активность.
Рори катался хорошо, как и большинство его друзей.
— Мы ездим сюда каждую зиму, — сказал он, махнув рукой на освещенный фонарями временный каток, притаившийся среди офисных зданий. — Лед заливают в ноябре, мы обычно выбираемся раз в две недели. Перед этим неплохо немного выпить, так легче расслабиться. Ну, давай! Расслабь руки-ноги. Немножко наклонись.
Он ехал перед Элли спиной вперед, протягивая ей руки, чтобы она могла схватиться за него, и безжалостно смеялся, когда она падала. Хорошо, что на его месте не оказался Джон. Ей было ровным счетом наплевать, что подумает о ней Рори, а вот с Джоном она бы все время думала, не покраснел ли у нее нос от холода.
А еще она все время думала бы о том, во сколько ему надо уходить.
— Спасибо, — благодарит она Рори, когда они подходят к ее дому. — День как-то с утра не задался, зато я прекрасно провела вечер.
— Но я же испортил тебе день рождения этим письмом…
— Переживу.
— Кто бы мог подумать? У Элли Хоуорт есть сердце.
— Не верь всяким сплетникам.
— Знаешь, а ты ничего, — заявляет он, и в глазах пляшут смешинки, — для стреляного воробья.
Ей хочется спросить у него, что он имеет в виду: каток или что-то другое, но она боится услышать ответ, поэтому просто отвечает:
— А ты само очарование.
— А ты… — Он осекается и оглядывается, бросая взгляд в сторону метро.
На минуту Элли думает, не пригласить ли его зайти, но тут же отбрасывает эту мысль. Ее голова, ее квартира, ее жизнь принадлежат Джону, а для этого мужчины там просто нет места. Возможно, он нравится ей, но скорее как брат сестре, жаль вот только, что он довольно симпатичный. Рори снова пристально вглядывается в ее лицо, и она пугается, не прочитает ли он ее мысли.
— Мне пора, — говорит он, кивая в сторону друзей, которые ждут его у метро.
— Да-да, спасибо еще раз.
— Без проблем. Увидимся на работе. — Он целует ее в щеку, поворачивается и быстрым шагом идет к метро.
Элли смотрит ему вслед с неожиданной грустью, но потом отворачивается, поднимается по лестнице и достает из сумочки ключи. «Ничего-ничего, сейчас я перечитаю новое письмо, разберусь с этим документами, поищу новые подсказки — в общем, с пользой проведу остаток вечера, я ведь умею правильно направлять энергию». Но тут кто-то берет ее за плечо, и она, вскрикнув, подпрыгивает от неожиданности.
На одну ступеньку ниже стоит Джон с бутылкой шампанского и нелепым огромным букетом под мышкой.
— Меня тут нет, — загадочно говорит он. — Я в Сомерсете, читаю лекцию для группы писателей, большинство из которых начисто лишены таланта, а один к тому же неисправимый зануда. Можешь сказать что-нибудь, — подбадривает он задыхающуюся от удивления Элли, — только не говори «уходи».
Она молчит. Джон ставит шампанское и цветы на ступеньку, обнимает ее, целуя теплыми губами, и шепчет:
— Просидел в машине полчаса, не меньше… Уже испугался, что ты вообще сегодня домой не придешь…
Элли постепенно оттаивает, роняет сумку, прижимается к нему, ощущая его кожу, его вес, его размер. Он гладит теплыми руками ее холодное с мороза лицо.
— С днем рождения, — повторяет он, наконец выпуская ее из объятий.
— Сомерсет? — с безумной надеждой в голосе спрашивает она. — Значит…
— На всю ночь.
Сегодня Элли исполняется тридцать два года, а ее любимый мужчина пришел к ней с шампанским и цветами и собирается провести всю ночь в ее постели.
— Ну так что, можно войти? — спрашивает он.
Она слегка хмурится, словно говоря: «Ну что за вопрос!», берет цветы, шампанское и поднимается по лестнице.
Во вторник буду занят. Если честно, мне не особенно хочется с тобой встречаться.
Мне кажется, лучше написать тебе об этом сейчас, чем встретиться и тут же договориться, что больше этого делать не стоит, — как-то обидно.
Мужчина — женщине, по электронной почте
— Элли, можно тебя на пару слов? — Холодный голос Мелиссы, доносящийся из-за стеклянной двери кабинета, жестоко возвращает ее к реальности.
— Конечно, — вежливо улыбаясь, отвечает она. Элли ставит сумку под стол, волосы еще слегка влажные. Всего полчаса назад она приняла душ, и мысли ее еще очень далеко отсюда. На столе кто-то оставил для нее кофе — он едва теплый, наверное, давно принесли. Под стаканчиком с кофе записка: «Ну что, Джейн Торвил, [22] пообедаем?» Но сейчас у нее нет времени думать об этом. Она быстро снимает пальто и заходит в кабинет редактора, с ужасом замечая, что Мелисса не торопится сесть. Элли скромно опускается на краешек стула и ждет, пока редактор медленно обойдет стол и сядет в кресло. На Мелиссе черные вельветовые джинсы и черный свитер с высоким горлом, выгодно подчеркивающий рельеф мышц на руках и животе, — наверное, она каждый день по несколько часов занимается пилатесом. Образ дополняют «авторские украшения», по выражению стилистов из отдела моды, хотя Элли кажется, что этим словом теперь называют любые украшения слишком большого размера.