— Стреляй, елы-палы! — крикнул вдруг Майк, тыча пальцем куда-то вправо.
Терпухин резко выхватил оружие, но в ту же секунду сплюнул с досады.
— Ну тебя. Только что рассуждал как взрослый мужик и вдруг орешь не по делу.
— Уйдет же!
Тускло-рыжая лиса сидела неподвижно, будто не расслышала в крике охотничьего азарта Потом запрокинула острую морду с торчащими в разные стороны ушами и по-собачьи почесалась задней лапой.
— Сам не хочешь — дай мне выстрелить, — взмолился Майк.
— Тоже мне любитель сафари, — Атаман спрятал «ТТ» обратно.
Лиса продолжала сидеть, словно пыталась вникнуть в спор. Потом ее отвлек какой-то посторонний шорох. Встрепенувшись, она обернулась назад и быстро засеменила в сторону от трубы — Знаю, что ты хочешь Сказать. «Любите природу, мать вашу».
— Я тебе не пионервожатый и не лесник. Купи ствол и оттягивайся сколько душе угодно. Только мне не попадайся на глаза.
Когда-то Атаман нормально относился к охоте, имел положенные лицензии и с азартом преследовал дичь. Потом что-то внутри перевернулось. Застрелив однажды дикую утку, он всю ночь просидел возле безжизненного тельца с растрепанными перьями и крыльями, превратившимися в две грязные тряпочки. После этого не только сам перестал охотиться, но и на других не мог смотреть.
Видя с близкого расстояния дикое животное или птицу, он чувствовал единение с этим существом. Как будто переселялся на минуту в чужую шкуру, смотрел вокруг другими, не человеческими глазами.
Объясняться по этому поводу Атаман не хотел. Зачем говорить о том, в чем сам не можешь до конца разобраться?
* * *
Лариса прихватила-таки с собой кое-что. Стала упрашивать Парамонова надеть черную маску, больше похожую на шлем, прикрывающий верхнюю часть лица. Оставляя открытыми рот и подбородок, маска зато прятала нормальные уши следователя под черными остроконечными ушами без мочек. Все это могло бы выглядеть смешно, но выглядело жутковато.
— Сперва скажите, кто мой конкурент, чьи достижения я должен затмить?
— Воспоминания оставим на потом, когда ты выдохнешься. Только не надо представлять эсэсовца из концлагеря, мне это уже вот где сидит, — Лариса провела рукой по горлу.
— Маньяка потянешь? — с деловым видом поинтересовалась Жанна. — Сбежал из камеры смертников. На счету три изнасилования с расчленением трупов.
В холостяцкой квартире Парамонова женщины оказывались не так часто. А сразу две зараз — тем более. В каждой, наверное, можно было найти свою изюминку. Но мысли были только о работе, только о преступнике.
— А музыка у тебя какая?
Все верно: громкая музыка должна заглушать «крики о помощи». Пора раскрыть секрет, а то еще соседи постучатся.
— Был у меня один, ему даже играть не приходилось, — произнесла Лариса, подперев двумя руками подбородок. — Ну, ты наденешь маску или нет? Или до утра уговаривать придется. Вот уж натуральный садист.
— А кто он был, твой любимец?
— Байкер. А на чем зарабатывал — без понятия. Хорошо-то хорошо, но я вся в синяках ходила. Однажды вот такой клок выдрал, — для наглядной демонстрации Лариса отделила от прически прядь.
Жанна начала уже разоблачаться, готовясь сыграть в любимую игру. Пришлось выложить карты на стол.
— А теперь стоп! — следователь выставил напоказ удостоверение.
— Рано, — недовольно простонала Лариса. — Мы еще не готовы.
— Настоящее. Шутки закончились.
— Это финиш, — пробормотала Жанна, падая в кресло.
Ни один партнер, наверное, не повергал дам в такой шок. В этом смысле Парамонов уже переплюнул всех предшественников.
— Выкладывайте все о Гоблине. Мне важна каждая мелочь!
Машина подкатила с погашенными огнями, на первой передаче. Водитель в легкой, давно не стиранной куртке вышел оглядеться по сторонам. Вдалеке по движущимся светлым точкам угадывалась трасса. Все тихо, как обычно.
Вернувшись в кабину, Синицын развернулся, подав трейлер задом к трубе. Открыл дверцы, вытянул отросток шланга с муфтой на конце. Присел на корточки, нащупывая вентиль в густой высокой траве. Вот он, родимый. Подсоединить, открыть задвижку и ждать, прислушиваясь к привычному бурлению.
Рейс был, конечно, не дальний, но проблемы могли возникнуть всякие. С ментами на посту у хозяина заправки была давняя договоренность, они свое имели. Но береженого Бог бережет: на случай непредусмотренного ЧП к Синицыну подсаживался напарник. Язык у него ворочался лениво, с трудом. Но руки и ноги при необходимости вполне компенсировали вялость этого органа.
Зевнув, напарник прихлопнул на шее комара.
— Скоро уже?
— Только подключился. Качают слабо, ни хрена не заботятся о потребителях.
— О постоянных клиентах… Ты, я смотрю, как огурчик. А мне в ночную смену тяжко, привыкнуть не могу, — играя брелоком, напарник прихлопнул между прочим еще одного комара.
— Ты бы размялся для разнообразия. Шланг бы подсоединил или вентиль открыл-закрыл.
— Не царское это дело — вентили открывать.
— Тогда страдай.
Неожиданно оба услышали совсем рядом глухой стук. «Мотоцикл с глушаком, — определил Синицын. — Классный какой-то мотоцикл, менты до таких еще не доросли».
— Кто это заблудился? — пробасил напарник, недовольно вглядываясь в темноту.
Движок клацнул еще пару раз и затих, мотоциклист как будто не хотел быть обнаруженным.
— Погляди, где он там зарылся, — попросил Синицын.
Но трогаться с места напарнику не пришлось, в темноте нарисовался силуэт не менее внушительных габаритов. Впрочем, габаритами человека с брелоком испугать было трудно. Включив фонарик, он посветил в сторону незнакомца.
Узкий поток света уперся в грудь. Кожаная безрукавка, татуировка на голом теле, сухая ладонь, подвешенная как амулет. Делают же такие — один к одному человечья.
— Убери.
Неожиданно для себя человек с брелоком послушался властного голоса и отвел фонарь в сторону.
— К трубе присосались?
— Твое какое дело? — спросил Синицын из-за широкой спины напарника.
— Мне пару канистр. Кто-нибудь один пусть берет в зубы и за мной.
— Борзеешь, мужик, — пробасил человек с брелоком, — Если надо, попроси по-хорошему.
Что-то достав из кармана, мотоциклист поднес руку ко рту. Язычок пламени осветил клочковатую бороду и сигарету, прилипшую к нижней губе. Синицын отшатнулся: