«Значит, в стенах Тариона двести человек», — подумал Кэсерил. Ди Баосия понял его взгляд.
— Настоятель нынче вечером поговорит с командирами. Полагаю, что брачный договор убедил его в преданности новой наследницы… э-э… Шалиону.
— Но они давали присягу, — прошептал Палли, — нельзя доводить дело до того, чтобы им пришлось её нарушить.
Кэсерил прикинул время и расстояние.
— Весть о побеге Исель из Валенды уже наверняка достигла Кардегосса. Новость о приезде Бергона последует за ней. Ди Джиронал почувствует, что регентство, на которое он так рассчитывал, ускользает из его рук.
Ди Баосия радостно улыбнулся.
— Да, всё происходит быстрее, чем он — да и любой другой — мог предположить, — и он бросил на Кэсерила исполненный уважения взгляд.
— Лучше было бы предотвратить те его действия, которые мы потом не сможем исправить, — сказал Кэсерил. Если две стороны, обе несущие на себе проклятие, столкнутся в гражданской войне, могут проиграть обе. И это будет кульминацией посмертного дара Золотого Генерала всему Шалиону; страна погибнет. Победа подразумевает тонкую борьбу, без кровопролития. Пусть Бергон спасёт Исель от проклятия, но оно всё равно останется над бедным Орико, и ди Джиронал разделит судьбу своего номинального господина…
«А что будет с Истой?»
— На самом деле всё зависит от того, когда умрёт рей. Он может протянуть ещё какое-то время, — продолжил Кэсерил, думая о том, что проклятие наверняка предопределит Орико самую тяжёлую судьбу. Для того оно и существует, чтобы притягивать все мыслимые беды и катастрофы. Зверинец Умегата защищал рея от куда более страшных вещей, чем болезнь. — Нужно подумать, что мы можем предложить ди Джироналу в качестве отступных — как до вступления Исель на трон, так и после.
— Не думаю, что ди Джиронал согласится на какие-то отступные, — возразил Палли. — Он был реем Шалиона во всём, кроме титула, в течение десяти лет.
— Ну, тогда он, вероятно, устал, — вздохнул Кэсерил. — Несколько хороших должностей для его сыновей смягчат его сердце. Его слабое место — верность семье.
Только вот проклятие извратило эту добродетель, превратив в прямую противоположность.
— Дайте ему уйти, но выкажите расположение его клану… выдерните у него зубы медленно и нежно, и дело будет сделано.
Кэсерил посмотрел на Бетрис, которая внимательно слушала разговор. Да, она наверняка потом поделится всем услышанным с Исель.
Бергон и Исель в другой комнате встали. Она положила ладонь на его протянутую к ней руку; они бросили друг на друга застенчивые взгляды, не оставшиеся незамеченными ими обоими, и направились к ожидавшей их компании. Принц и принцесса выглядели настолько довольными, как Кэсерилу даже не мечталось.
— Наследница Шалиона, — произнесла Исель и сделала паузу.
— И наследник Ибры, — добавил Бергон.
— Рады всем сообщить, что мы обменяемся брачными клятвами, — торжественно продолжила Исель, — перед богами и перед нашими благородными ибранскими гостями и горожанами…
— В храме Тариона, послезавтра в полдень, — закончил Бергон.
Слушатели разразились радостными криками и поздравлениями. И — Кэсерил не сомневался — подсчётами, успеет ли враг прибыть сюда до послезавтра. Не успеет! Теперь следовало перейти к тщательной подготовке. Как только Исель окажется освобождённой от проклятия, время будет работать на неё. С каждым днём число её сторонников будет расти. С чувством огромного облегчения Кэсерил откинулся на спинку кресла и поморщился от боли, когда живот стиснул очередной спазм.
На следующий день, среди суеты совершенно обезумевших в предсвадебной горячке дворцовых слуг, Кэсерилу казалось, что он единственный человек, которому нечего делать. Исель прибыла в Тарион только с теми вещами, которые были на ней надеты; вся корреспонденция и бухгалтерские книги остались в Кардегоссе. Когда же он пошёл к ней, чтобы узнать, будут ли какие-нибудь распоряжения, то обнаружил в её покоях целую толпу близких к истерике камеристок под руководством тёти-провинкары. Все сновали туда-сюда, принося и унося свёртки тканей, нитки, иголки и прочие необходимые предметы.
Исель высунула голову из вороха шёлковых складок и оборок и, задыхаясь, простонала:
— Вы только что вернулись, проскакав ради меня более восьмисот миль. Идите отдыхать, Кэсерил.
Она послушно вытянула руку, чтобы одна из женщин могла примерить рукав.
— Нет, лучше составьте два письма с объявлением о моей свадьбе, чтобы в канцелярии моего дяди с них сняли копии. Одно письмо для всех провинкаров Шалиона, другое — для старших настоятелей всех храмов. Что-нибудь такое, что они могли бы прочесть своим людям. Это замечательное, спокойное занятие. Когда у вас на руках будут все семнадцать, нет — шестнадцать…
— Семнадцать, — поправила её тётя откуда-то из-за шёлковых волн. — Твой дядя захочет одно для архива канцелярии. Стой ровно.
— Когда все они будут готовы, отложите их. Мы с Бергоном подпишем все завтра после церемонии, и вы тогда проследите, чтобы они были разосланы по назначению, — и она решительно кивнула, вызвав недовольство другой женщины, подгонявшей вырез горловины.
Кэсерил удалился из покоев Исель, прежде чем раздражённые камеристки начали втыкать в него иголки, и ненадолго задержался на галерее, опершись на перила. День был чудесный, ясный, уже дышавший весной. Небо было чистое, бледно-голубого цвета. Мягкий солнечный свет заливал выложенный новенькими плитами двор, на котором вокруг только что заработавшего фонтана садовники устанавливали кадки с цветущими апельсиновыми деревьями. Кэсерил остановил проходившего мимо слугу и попросил поставить письменный стол прямо во дворе, на солнышке. А ещё — уютное кресло с толстой подушкой, потому что, хотя в голове Кэсерила впечатления и воспоминания о проделанных восьмистах милях уже начинали стираться, задница его, похоже, отлично помнила каждую из них. Он откинулся на спинку, подставил лицо солнечным лучам и, закрыв глаза, начал мысленно составлять письма. Затем Кэсерил быстро написал их и передал результаты своего труда клерку канцелярии, чтобы тот сделал нужное количество копий куда более удобочитаемым почерком, чем его собственный. Завершив сие мирное и спокойное дело, Кэсерил снова откинулся в кресле и закрыл глаза.
Он услышал приближающиеся шаги и вздрогнул, когда о стол брякнул поднос. Слуга принялся выставлять перед ним разные лакомства: блюдо с сушёными фруктами, хлеб с мёдом и орехами, чай и кувшинчик молока. Затем Бетрис отпустила слугу, сама налила ему чая, сунула в руку ломоть хлеба и примостилась рядом, на бортике фонтана, глядя, как он ест.
— У вас так похудело лицо! Вы наверняка почти ничего не ели всю дорогу, — строго сказала она.
— Даже не знаю. Что за чудный день сегодня! Надеюсь, погода продержится до завтра.