Кардинал припарковался в тени Святой Хильды и пошел по Седжвик-стрит. Этот район называли «смешанным»: иными словами, в его обшарпанных бунгало и хлипких двухквартирных домиках вы можете обнаружить и учителей начальных классов, и юных полицейских, и типов вроде Коннора Пласкетта.
Коннор Пласкетт впервые проявил интерес к нюханию клея, еще когда бегал в коротких штанишках. Позже он пристрастился к марихуане и алкоголю во всех его формах, отдавая особое предпочтение дешевому портвейну, — возможно, из-за высокого содержания сахара. Но однажды, побывав под колесами автобуса, он узрел свет и вступил в общество анонимных алкоголиков.
Он стал вести трезвый образ жизни, открыл фирму, занимавшуюся веб-дизайном, женился. Его бизнес до такой степени развился, что он смог без особых забот содержать молодую жену и ребенка. Затем мировой интернет-пузырь лопнул, он быстро разорился, а алкоголь с готовностью пришел ему на помощь в качестве обезболивающего.
Пласкетт как раз выходил из двухнедельного запоя, когда ему взбрело в голову ограбить местный универмаг. И вместе со своим пистолетом он это проделал. У него хватило соображения выдрать кассету из камеры видеонаблюдения, однако он не знал, что кассета, которую он забрал с собой, — муляж, установленный специально для этой цели — чтобы «подающий надежды» грабитель не унес ценную запись.
Так что в итоге Коннор Пласкетт появился в шестичасовых новостях, требуя у подростка за кассой отдать ему всю сегодняшнюю выручку.
Это было одно из самых легких дел, какие когда-либо приходилось разбирать Кардиналу.
Как выяснилось, Пласкетту не повезло с обвинителем и судьей, а также с женой. Его упекли на пять лет, а в его отсутствие жена поняла, что на самом-то деле всю жизнь была лесбиянкой, и ушла от него (забрав с собой ребенка) к женщине, зарабатывавшей на жизнь тем, что лазила на мачты электропередачи.
Пласкетт с трудом это перенес; к тому же в тюрьме он ухитрился вновь подсесть на старые вещества и даже добавить к их списку кое-какие новые. Он вышел из тюрьмы в значительно худшем состоянии, чем в нее садился.
Вскоре после этого Пласкетт как-то вечерком столкнулся с Кардиналом у таверны «Чинук». Кардинал тогда как раз завершил арест совершенно другого человека, — он сейчас даже не помнил, кого именно, — и вдруг Пласкетт вывалился из таверны и узнал его.
— Ублюдок, — произнес он, брызжа слюной и наполняя пивными испарениями прохладный вечерний воздух. — Долбаный ублюдок. Ты мне всю жизнь испоганил.
— Нет, Коннор, — возразил Кардинал. — Думаю, здесь все заслуги принадлежат исключительно тебе самому.
— У меня была семья, пока не явился ты. Сейчас я тебя проучу.
Пласкетт, шатаясь, шагнул вперед и мощно замахнулся на Кардинала, после чего рухнул прямо посреди стоянки. Кардинал взял у него ключи от машины, затолкал его на заднее сиденье его потрепанного пикапа и захлопнул дверцу, а ключи передал бармену «Чинука».
Дом номер 164 представлял собой крошечное буро-белое бунгало, заметно наклонившееся под действием ветра, словно дом тоже частенько нюхал ядовитые вещества. Номер 164Б, как выяснилось, соответствовал двери в пристройку из бетонных блоков: эту пристройку цементом прикрепили к дому в тщетной попытке как-то его усовершенствовать.
Кардинал нажал на кнопку звонка, но внутри не раздалось ни звука. Тогда он постучал в дверь, на которой несколько лет назад кто-то нарисовал по трафарету рождественский венок.
Грубый голос, по всей видимости женский, отозвался: «Погодите!» Затем послышался грохот, словно кто-то уронил с большой высоты поднос с чайником и чашками. Последовала серия не слишком изобретательных проклятий.
«Неряха» — это слово залегало где-то в глубинных слоях словаря Кардинала, но редко приходило ему в голову. Однако именно оно возникло у него в сознании, когда дверь распахнулась.
Женщина выглядела так, словно она катилась сюда через поле, покрытое грязью и битым стеклом, и было это несколько месяцев назад, и с тех пор у нее не было возможности привести себя в порядок. Глаза у нее были красные, костяшки пальцев шелушились, волосы были немыслимым образом перекручены и, возможно, служили обиталищем всякой живности.
— Чего надо? — Даже в ее голосе дребезжало битое стекло.
— Я ищу Коннора Пласкетта.
— Славно, — отозвалась она. — И я тоже его ищу.
Она открыла дверь, и Кардинал вошел в помещение, которое некогда, очевидно, намеревались сделать кухней, но сейчас оно больше походило на лавку старьевщика.
— Уж извините за беспорядок, — проговорила она. — Нету шкафов.
В сумеречном свете, сочившемся сквозь маленькое оконце, Кардинал различил раковину у стены, плитку, водруженную на маленький холодильник, и несколько ящиков из-под яблок, служивших подобием временных буфетов и превращенных в развалины избыточной влажностью и чрезмерно активным использованием.
Кардинал проследовал за женщиной в соседнюю комнату, где было еще сумрачнее. Она уселась на неубранный диван, настолько низкий, что подбородок у нее при этом оказался не намного выше колен. Кардинал прислонился к дверному косяку. В помещении воняло застоявшимся сигаретным дымом и мокрыми коврами.
— Где Коннор? — спросил он.
— Черт его знает. Сигарету хотите?
— Нет, спасибо. Какое вы к нему имеете отношение?
— Подружка для траханья. — Заметив его взгляд, она фыркнула: — А вы думали — я кто? Его финансовый консультант?
— И вы не знаете, где он сейчас?
— Да без понятия.
— Ну, если уж вы не знаете, предполагаю, что его тюремный куратор тоже не знает, а значит, Коннор нарушил правила условного освобождения.
— Да ну? — произнесла женщина. После многих неудачных попыток она наконец заставила зажигалку работать и теперь жадно сосала «дюморье». Она выпустила струю дыма в направлении Кардинала. — Чертов неудачник. На что он вам сдался?
— В связи с недавней смертью одного человека.
— Коннору никого не убить. Он и шнурки-то еле завязывает.
Чудовищная обстановка дома вполне красноречиво это подтверждала. Хотя это было бы подходящее логово для того, кто способен выслеживать женщину и потом убить ее, здесь все-таки не мог жить человек, у которого хватило ума купить открытку, напечатать текст и потом отправить ее из Маттавы или из Старджен-Фоллз.
Но слова Пласкетта все звучали у Кардинала в ушах: «Я тебя проучу».
— Где Коннор сейчас проводит время? — спросил Кардинал. — Мне понадобятся адреса.
— Господи, да Коннор сейчас никуда не выбирается, вот что странно-то. Он днем и ночью сидит перед ящиком и смотрит футбол. Ни черта не могу заставить его сделать. Пивка хочу, вот что. А вы небось не хотите.
— Нет, спасибо.
Она прошла к холодильнику и извлекла из него банку канадского «молсона». Щелкнула кольцом на крышке и одним духом высосала почти все содержимое. Направившись к постели, чтобы снова сесть, она сделала неверное движение и сшибла прикроватный столик; на пол с грохотом свалился телефон. Скосив глаза, она некоторое время глядела на него, словно пытаясь припомнить, как называется эта штука.