Глеб внимательно слушал новости, настраивая приемник то на одну станцию, то на другую, сравнивая и анализируя полученную информацию. Его всегда восхищало, вернее, не переставало удивлять то, откуда и каким образом журналистам удается добывать информацию, в принципе, абсолютно засекреченную.
И, наверное, добывать ее малыми средствами.
– Вот черти! – приговаривал Глеб, глядя на шкалу настройки. – Хотя что тут удивительного? Информацию дают задаром сами политики для того, чтобы завалить своих конкурентов.
Все радиостанции сообщали примерно одни и те же факты Но трактовка этих фактов оказывалась различной. На одной волне более скандальная, на другой нейтральная и как бы безразличная. В одном случае заурядное сообщение о здоровье президента преподносилось как предвестие конца света, в другом – казалось, что речь идет о банальном насморке. Но Глеб умел отбрасывать эмоции, отшелушивать лишнее и выискивать то, что является сутью, единственно верной и точной. Все радиостанции говорили о событиях в Чечне, о выводе войск, о Масхадове и Яндарбиеве, продолжающих дело генерала Дудаева, о проколах генерала Лебедя. Но самая главная новость последних недель – это болезнь Президента России Бориса Николаевича Ельцина. Новость не могла приесться, как это случилось даже с кавказской войной, сообщения о которой вызывали у обывателей разве что икоту. ?Эта новость муссировалась и неизменно подавалась освещенной с разных сторон.
Анализировалось то, что может произойти, если Президент России вдруг умрет или уйдет в отставку, рассматривался механизм всех этих довольно-таки невероятных процедур. Высказывались предположения о том, кто из ныне действующих политиков может претендовать на пост президента и у кого какие шансы. Впечатление складывалось такое, будто игроки обсуждают шансы лошадей и жокеев на ипподроме перед началом заезда, причем каждый из них поставил на кон все свое состояние. Много говорилось и о позиции США и Германии. Но о Штатах непривычно меньше, чем о Германии, – там были заняты своими делами. У них на носу выборы президента, и им не до того, что происходит в России.
Глеб выключил приемник как раз в тот момент, когда Ирина вышла из ванной.
– Зачем ты слушаешь всю эту ерунду? Да еще на разных станциях? – Быстрицкая, которую тяжело было провести, щелкнула клавишей магнитофона, – новости – не та пища, чтобы насытиться, только здоровье испортишь.
– Надо, дорогая, надо.
– Ладно, я не сержусь, все лучше, чем спрашивать о моем самочувствии. У меня такое впечатление, что скоро я от тебя услышу: «Ирина, тебе уже хуже?»
– Если ты думаешь, что я, одурманенный сводкой последних известий, не замечу твоего гнусного подкола – ошибаешься.
– Слушай на здоровье, если тебе нравится.
– Не нравится, но слушать я вынужден.
– Для чего? Зачем это тебе?
– Чтобы ориентироваться.
– Что тебе это дает?
– Средства к существованию, – пошутил Глеб, и Ирина улыбнулась:
– Это единственное, чем ты можешь меня шантажировать с полным правом.
Только не злоупотребляй.
– Ну вот, ты и развеселилась.
Глеб хотел задать сакраментальный вопрос о самочувствии, но остановил себя. Только за завтраком он смог сказать Ирине о том, что, возможно, ему придется вновь исчезнуть и неизвестно на какой срок. Ирина восприняла это спокойно, вернее, сумела искусно сделать вид, что услышанное ее мало волнует.
– Не к любовнице же ты подашься, зачем мне волноваться?
– Может, Ирина, тебе уехать куда-нибудь в Швейцарию или Финляндию – туда, где ты сможешь спокойно родить? Подумай над этим. Немедленного ответа не требую.
– Глеб, отними от девяти месяцев семь недель.
– Я предлагаю тебе уехать не потому, что мне надоело тебя видеть, скорее, наоборот.
Ирина прикусила нижнюю губу.
– Нет, Глеб, я никуда не уеду. Я буду рожать ребенка здесь, хотя до родов надо еще дожить. И роды – не самое сложное.
– Ты говорила, семь-восемь недель?
– Да, пусть будет восемь.
– Это два месяца.
– Ты, Глеб, хорошо считаешь, – улыбнулась Ирина.
– Осталось, значит, семь месяцев? – сказал Глеб.
– Да, семь, если, конечно, все сложится хорошо. Не люблю загадывать наперед.
– А что может… – насторожился Глеб.
– Всякое случается… – Надеюсь, не всякое, а только хорошее, – не вполне уверенно произнес Сиверов и взглянул на тонкий профиль Ирины.
– Думаю, особых поводов к волнению нет.
– Ну и слава Богу! – прошептал Глеб, прошептал так тихо, что Ирина даже не услышала.
– Если бы, конечно, ты был все время рядом со мной, то я вообще оставалась бы спокойной, как замерзшее озеро, и не сомневалась бы в том, что все закончится благополучно.
– О чем переживать! Все прекрасно. Тем более, у тебя есть опыт.
– Знаешь, Глеб, это было так давно! Мне даже иногда начинает казаться, что это произошло в какой-то иной жизни.
Встреча Глеба Сиверова и генерала Потапчука произошла на все той же квартире в Замоскворечье. Генерал был напряжен, хотя и пытался скрыть свое волнение. Глеб тактично не торопил его. Лицо Потапчука было сосредоточено, как никогда.
Генерал сначала сидел, затем поднялся. Суставы хрустнули. Потапчук поморщился, словно от боли, и принялся ходить за спиной у Глеба. Сиверов сидел, опустив голову.
– Начнем с самого простого. Тот предмет, который вы назвали капсулой, действительно оной и являлся. Как вы думаете, Глеб Петрович, что находилось внутри?
Глеб пожал плечами.
– Не знаю.
– А предположения?
– Может быть, микропленка. На большее у меня, к сожалению, не хватает фантазии.
– Вы слишком далеки от истины.
– Что, даже не тепло?
– Ниже нуля. Очень сильно ошибаетесь.
– В капсуле могли находиться только: микропленка или какое-нибудь вещество. Микропленка – отпадает.
А насчет вещества, на мой взгляд, тоже сомнительно.
– Почему?
– Нет на свете такой дряни, какую не умели бы производить в России.
Значит, незачем ввозить ее из Италии. Вот почему.
– Вы рассуждаете слишком здраво, слишком.
– Тогда – предположение из области фантастики.
В капсуле находится страшная тропическая бацилла, пересланная из Экваториальной Африки. Ее уж точно в России не выведешь. Ею заражают кочан капусты, капусту скармливают кролику, на кролика напускают дрессированных комаров, они напиваются зараженной крови. Комаров выпускают неподалеку от Барвихи.