— Ох, Алан…
— Так что ей будут делать химиотерапию. Может быть, и облучать, мы пока собираем данные. Выбираем. — Он снова смотрит на свои огромные руки. — Я думал, что потеряю ее, Смоуки. Даже сейчас, когда есть надежда, что все обойдется, я не уверен. Я только знаю, что́ я тогда буду чувствовать. — Он смотрит на меня, гнев снова полыхает в его глазах. — Я ощущаю, что я могу ее потерять. И что я делаю? Лечу на новое дело. А она спит дома. — Он смотрит в иллюминатор. — Может быть, еще до сих пор. И меня с ней нет.
Я оторопело смотрю на него:
— Бог мой, Алан, почему же ты не взял отпуск? Побыл бы с Элайной, не сидел бы здесь. Мы бы обошлись без тебя.
Он поворачивается и смотрит на меня, и от боли, которую я вижу в его глазах, у меня перехватывает дыхание и едва не останавливается сердце.
— Как ты не поймешь? Я злюсь не потому, что торчу здесь. Я вне себя, потому что у меня нет оснований не торчать здесь. Или все будет хорошо или нет. И нет никакой разницы, что я делаю. — Он поднимает руки, разводит их. Две огромные лапищи. — Я могу убить этими руками. Я могу стрелять. Я могу ласкать жену и вдевать нитку в иголку. У меня сильные руки. И ловкие. Но я не могу вытащить из нее болезнь. Я не могу помочь, и я, черт бы все побрал, не могу с этим смириться.
Он складывает руки на коленях и растерянно смотрит на них. Я тоже смотрю на его руки и пытаюсь найти слова утешения. Я чувствую его боль, как свою. Я думаю о Мэтте.
— Я знаю, что такое беспомощность, Алан.
Он смотрит на меня, в глазах бушуют эмоции.
— Я знаю, Смоуки. Но не воспринимай мои слова неправильно. Просто учитывая все, ситуация не слишком обнадеживающая. — Он морщится. — А, блин. Прости. Все как-то неправильно звучит.
Я качаю головой:
— Пусть тебя это не волнует. Мы ведь говорим не о том, что случилось со мной. Речь идет о тебе и Элайне. Не можешь же ты рассказывать мне о своих чувствах и одновременно думать, куда поставить ногу.
— Наверное, нет. — Он шумно выдыхает воздух. — Черт, Смоуки. Что мне делать?
— Я… — Я умолкаю и задумываюсь. Что ему делать? Я ловлю его взгляд. — Ты будешь любить ее и делать все от тебя зависящее. Ты позволишь своим друзьям помочь тебе, если в этом будет необходимость. И вот еще что важно, Алан. Ты не должен забывать, что все еще может обернуться к лучшему. Что еще не все потеряно.
Он криво усмехается:
— Стакан наполовину полный, ты это имеешь в виду?
Я отвечаю резко:
— Вот именно, черт побери. Это ведь Элайна. Наполовину полный стакан — единственный приемлемый взгляд на это дело.
Он смотрит в иллюминатор, затем на свои руки, потом на меня. Мягкость, которую я всегда так ценила в нем, снова светится в его глазах.
— Спасибо, Смоуки. Я правда тебе благодарен. Пусть это останется между нами, хорошо?
— Договорились. Ну как, получше тебе?
Он поджимает губы и кивает:
— Ага, я в порядке. — Он смотрит на меня и прищуривается. — А ты сама как? Нормально? Мы же с тобой так и не поговорили с тех пор, как… — Он пожимает плечами.
— Я знаю, ты пытался, и не один раз. Но да, на данный момент я в порядке.
— Славно.
Мы некоторое время смотрим друг на друга, ничего не говорим, просто понимаем друг друга. Я встаю, на прощание сжимаю ладонью его плечо и возвращаюсь на свое место.
Сначала Келли, теперь Алан. Проблемы, головная боль, тайны. Я чувствую себя виноватой. В последние месяцы я была так погружена в собственную агонию, что мне даже не приходило в голову, что не все в жизни моих друзей идеально, что их терзают собственные страхи и несчастья. Мне стыдно.
— Все отлично, лапонька? — спрашивает Келли, когда я усаживаюсь в кресло.
— Все нормально.
Она некоторое время пристально смотрит на меня. Я не думаю, что она мне верит. Спасибо, хоть в душу не лезет.
— Итак, лапонька, пока мы будем бегать, выполняя твои задания, что будешь делать ты сама?
Вопрос возвращает меня к цели поездки, заставляет поежиться.
— Прежде всего я поговорю с Дженни. Поведу ее в кафе или еще куда-нибудь. — Я бросаю взгляд на Джеймса. — Она молодцом, к тому же видела место преступления раньше всех. Я хочу узнать ее впечатления. — Джеймс одобрительно кивает. — И тогда я навещу главного свидетеля.
Никто не спрашивает меня, кого я имею в виду, и я знаю, все рады, что я беру это на себя. Потому что я имею в виду Бонни.
Мы заходим в здание полицейского управления Сан-Франциско и спрашиваем Дженнифер Чанг. Нас направляют к ней в кабинет. Она видит, как мы подходим, и мне приятно, что ее глаза, когда она замечает меня, загораются радостью. Она идет нам навстречу, ведя за собой напарника-мужчину, которого я не знаю.
— Смоуки! Мне не сказали, что ты тоже приедешь.
— Все решилось в последнюю минуту.
Дженнифер подходит поближе и быстро оглядывает меня с ног до головы. Она не пытается, подобно другим, скрыть свой интерес к моим шрамам. Она честно разглядывает меня.
— Недурно, — замечает она. — Хорошо зажило. А как дела внутри?
— Пока еще побаливает, но тоже затягивается.
— Отлично. Так ты что, снова у руля, или как?
Я должна ответить очень осторожно, если не хочу восстановить против себя Дженни и других сотрудников полиции Сан-Франциско.
— Я здесь только из-за записки в мой адрес. Ты же знаешь правила, это послание по электронной почте представляет угрозу для федерального агента. — Я пожимаю плечами. — Так что дело становится федеральным. Но это вовсе не значит, что кто-то считает, будто полицейское управление Сан-Франциско не способно раскрыть преступление своими силами.
Дженни секунду переваривает мои слова.
— Да, разумеется. Вы, ребятки, всегда работали со мной честно.
Мы входим вслед за ней в ее кабинет, это маленькая комнатка с двумя письменными столами. Тем не менее я удивлена:
— Собственный кабинет, Дженни? Производит впечатление.
— Лучшие показатели по раскрываемости за последние три года. Капитан спросил меня, чего я хочу, вот я и сказала: кабинет. И он дал его мне. — Она усмехается: — Вышиб отсюда двух старожилов. Популярности мне это не прибавило. Да не больно-то нужно. — Она показывает на напарника: — Прости. Следовало представить вас друг другу раньше. Это Чарли де Бюси, мой партнер. Чарли, познакомься с федеральными агентами.
Он наклоняет голову. Де Бюси. Итальянская фамилия. Да, Чарли явно итальянец, хотя, возможно, и не чистокровный. У него спокойное доброе лицо. Вот глаза к такому лицу не подходят. Чересчур пронзительные. Пронзительные и внимательные.