Действуя медленно и аккуратно, Джеффри отделил от крышки еще одну доску, посмотрел на обратную сторону и передал спутнице. На гладком дереве царапины, будто с его помощью удерживали в ловушке животное. В следующей доске застрял ноготь примерно такой же длины, как у Сары. Женщина положила ее на землю лицевой стороной вверх. Доска номер три исцарапана еще сильнее. Ее место рядом с первой, чтобы восстановить крышку, которая отныне является вещественным доказательством. Хотя если в ящике животное, то это просто детская шалость. Или здесь старое индейское кладбище? В голове калейдоскопом прокручивались возможные варианты, но каждая отодранная Джеффри доска занозой вонзалась в Сарино сердце. Всего их оказалось двадцать, однако уже на двенадцатой женщина поняла, что находится внутри.
Заглянув в гроб, Толливер нервно сглотнул, и его кадык заходил вверх-вниз. Как и бывшая жена, он не знал, что сказать.
Жертвой оказалась девушка лет восемнадцати… Длинные, до пояса, волосы темным плащом укрывали тело. Простое синее платье, белые носочки, туфель нет. Рот приоткрыт, в глазах животный страх, который Сара ощутила физически. Одна рука поднята вверх, пальцы сжаты, будто несчастная все еще пыталась выбраться из ужасной темницы. На белках глаз следы точечных кровоизлияний, давно высохшие слезы оставили на щеках тонкие полоски. В гробу несколько бутылок из-под воды и полупустая банка, которая, по-видимому, использовалась для отходов. Справа от тела — фонарик, слева — наполовину съеденный хлеб. По углам ужасного ящика плесень, ее зеленоватые следы и над верхней губой девушки, как усики. Совсем юная, она не была ослепительно красива, но вполне миловидна.
Опускаясь на землю, Джеффри медленно выдохнул. Как и Сара, он перепачкался в глине. Как и Сара, не обратил на это ни малейшего внимания.
Оба молча смотрели на девушку: свежий ветерок с озера ерошил густые волосы, шевелил длинные рукава платья. Среди темных прядей доктор Линтон заметила синюю, в тон платью, ленточку и подумала: кто ее мог повязать? Мама? Старшая сестра? Или бант прикрепила сама девушка, когда прихорашивалась, сидя перед зеркалом? А что случилось потом? Как она оказалась в гробу?
Начальник полиции вытер руки о джинсы, оставив кровавые следы.
— Думаю, ее не хотели убивать, — предположил он.
— Пожалуй, — согласилась Сара, чувствуя, как душу переполняют печаль и апатия. — Наверное, просто напугать решили.
В больнице Лену спросили, откуда у нее синяки и ушибы.
— Дорогая, с вами все в порядке? — поинтересовалась пожилая темнокожая женщина, взволнованно нахмурив брови.
Лена машинально кивнула и, выждав, пока медсестра уйдет, начала одеваться.
Характерные коповские ушибы, почти что знаки отличия: на бедре ссадина от пистолета — иногда он натирает так, что кажется, на кости появится вмятина. На предплечье — голубой, будто нанесенный карандашом пунктир от ствола, который приходится вдавливать в бок: руку нужно держать как можно естественнее, чтобы мирные граждане не догадывались о твоей ноше.
В бытность новичком проблем было еще больше: боли в спине, потертости от кобуры, рубцы от дубинки, бившей по ногам, когда Лена гонялась за злоумышленниками. Порой негодяя хотелось поколотить только за то, что пришлось бежать за ним в сорокаградусную жару в сорокакилограммовом обмундировании. Пуленепробиваемый жилет вообще отдельная история. Лена знала копов, крупных, дородных мужчин, которые от теплового удара падали в обморок. Летом стоит жара, и выбираешь, что хуже: попасть под пулю или умереть от перегрева.
Тем не менее, едва получив значок детектива, Лена начала скучать по привычной тяжести. Не успев сдать форму и рацию, она тосковала по сорока килограммам «второй кожи» полицейского. Детективу полагалось работать без обмундирования. Непозволительно, чтобы на улице форма привлекала внимание, а машина тормозила поток автомобилей, пусть даже идущих на предельной скорости. Следует искать другие способы и варианты того, как призвать злоумышленников к порядку, и лишь мозги должны напоминать о том, что ты все еще коп.
Медсестра наконец ушла, оставив Лену в палате, которую персонал атлантской клиники называл послеоперационной. Молодая женщина рассматривала синяки, сравнивая старые с новыми. На руке багровел «браслет» от чужих пальцев. Вывихнутое запястье распухло. След от удара по левой почке она, слава Богу, не видит, зато чувствует при каждом неловком движении.
С чем только не приходилось сталкиваться за годы службы! Жертвы домашнего насилия порой забрасывают патрульную машину камнями, не позволяя забрать в участок жестокого, распускающего руки мужа. Соседи устраивают поножовщину из-за того, что разросшаяся шелковица заслоняет окна, или из-за пропавшей газонокосилки, которая в конце концов обнаруживается в гараже, рядом с заветным мешочком марихуаны или чего посерьезнее. Малыши жмутся к отцам и умоляют не увозить их из дома. Потом педиатр обнаруживает анальные и вагинальные разрывы, а нередко и повреждения гортани с множеством маленьких отметин — следов удушья на внутренней поверхности.
В академии инструкторы пытались подготовить слушателей к «рабочим моментам», но разве к такому подготовишь? «Рабочие моменты» нужно увидеть, осознать, прочувствовать. Никто не объяснял, как страшно патрулировать загородное шоссе. Как колотится сердце, когда, держа руку на пистолете, подходишь к водителю, думая, что он, возможно, тоже поглаживает холодный ствол. В учебниках попадались фотографии, изображающие жертв различных преступлений, и Лена помнила, какими смешными казались некоторые из них. Пожилая женщина, которая, перебрав спиртного, утонула в ванне, потому что трусы опутали лодыжки и она не смогла встать. Самоубийца, предварительно оторвавший себе яйца (то, что в руке у парня не спелая слива, удавалось понять далеко не сразу). Он мог быть чьим-то мужем, другом и, вне всякого сомнения, сыном, но для слушателей академии навсегда остался Сливовым Яйцом.
Никакое занятие не заменит практики. Инструктор просто не в силах описать, что чувствуешь рядом со смертью. Входишь в комнату, волосы на затылке встают дыбом, а внутренний голос шепчет: здесь что-то случилось или, еще хуже, вот-вот случится. Инструктор не подскажет, что, сколько ни облизывай губы, от жуткого «неживого» привкуса не избавишься. Никто не объяснит, что отмокать в ванне бесполезно: только время вернет коже более-менее нормальный запах. Каждое утро нужно пробегать несколько километров под палящим солнцем, чтобы пот лил, как дождь из грозовой тучи, потом вставать под душ, а затем отправляться на вызов — в круглосуточный магазин, к брошенной машине или в соседний дом, у которого валяются непрочитанные письма и газеты. Находишь очередную бабушку, дедушку, брата, сестру или дядю, и в поры въедается смытый с таким трудом аромат.
Пока не столкнешься со смертью лицом к лицу, справляться с ней не научат. Без личного опыта непросто примириться с тем, что из-за тебя погиб человек, пусть даже тот, кого все считали монстром. Коп довольно быстро привыкает делить людей на «их» и «нас». Лене казалось, она никогда не будет горевать о «них», но в последнее время только об этом и думала. А сейчас на ее совести еще одна жизнь.