– У нее почти нет жира, – объяснила Сара, показав на живот, где рана над пупком расширялась. Здесь надрез углублялся и кожа расходилась, как ткань натянутой рубашки. – Внизу внутри фекалии, – лезвие задело кишечник. Не знаю, умышленно или случайно. Пока непонятно. – Она указала на края раны. – Видишь борозды вверху? Вероятно, он повернул нож. И еще… – Сара соображала на ходу. – На руках следы от экскрементов, как и на перекладинах в кабинке, значит, ее разрезали, она приложила руки к животу, а затем почему-то схватилась за перекладины.
Сара взглянула на Джеффри – проверить, как он держится. Тот, похоже, остолбенел от ужаса. Сара знала по опыту, что сознание может играть злые шутки, обостряя восприятие насилия. Даже ей самой было страшнее видеть Сибилл сейчас, чем первый раз.
Сара прикоснулась к телу и удивилась, что оно до сих пор теплое. Температура в морге всегда низкая, даже летом, поскольку он находится под землей. Сибилл должна была остыть.
– Что-то не так? – спросил Джеффри.
– Все нормально, – ответила она, не делая никаких предположений. Потом надавила на рану вокруг центра креста. – Нож обоюдоострый. Немаловажный факт, учитывая, что большинство убийств совершается зазубренными охотничьими ножами, так?
– Верно.
Она указала на вмятину вокруг центра раны. Обрабатывая тело, Сара разглядела значительно больше, чем при первом осмотре в туалете.
– Это от рукоятки, значит, он всадил нож до самого предела. Возможно, мы обнаружим трещину на позвоночнике, когда вскроем. Я еще пальцем почувствовала что-то странное. Вероятно, откололся кусочек кости.
Джеффри кивнул.
– Если повезет, найдем царапину от лезвия. Если нет, то может, остался след от рукоятки. Попробую убрать кожу и вернуть ее на место до приезда Лены. Сильный удар, – охарактеризовала Сара колотую рану в центре креста. – Полагаю, убийца находился в удобном положении выше тела. Видишь, нож вошел под углом в сорок пять градусов? – Сара изучала рану, пытаясь прийти к точному заключению. – Я бы даже сказала, что удар в живот отличается от надрезов на грудной клетке. Как-то не вяжется…
– Почему?
– Места проколов отличаются…
– Чем?
– Не могу объяснить, – честно призналась Сара. Она замолчала и всмотрелась в глубокое отверстие. – Он, вероятно, стоял перед ней на полусогнутых ногах, достал сбоку нож, – для наглядности она отвела руку назад, – и всадил его в грудь.
– Он пользовался двумя ножами?
– Не знаю, – ответила Сара, вновь нагнувшись к ране. Что-то было не так.
Джеффри потер подбородок, глядя в ту же точку.
– Почему не ударить ее в сердце?
– Ну, с одной стороны, сердце расположено не в середине груди, откуда удобно вывести крест. Видимо, сыграло роль чувство эстетики, с другой стороны, там ребра и хрящи. Пришлось бы ударить несколько раз, чтобы пробиться. Это бы испортило рисунок, верно? – Сара сделала паузу. – После такого ранения хлынет кровь, причем сильной струей. Может, он не хотел запачкаться. – Она пожала плечами и взглянула на Джеффри. – Полагаю, он мог бы подобраться к сердцу снизу грудной клетки, но это слишком замысловатый путь.
– Ты считаешь, преступник имеет познания в медицине?
– Ты знаешь, где находится сердце? – спросила Сара.
Джеффри положил руку на левую часть груди.
– Правильно. Ты также в курсе, что ребра соединяются посередине.
Он постучал себя по груди:
– Что это?
– Грудина, – ответила Сара. – Однако надрез сделан ниже. На мечевидном отростке. Не знаю, случайно или специально.
– В смысле?
– В том смысле, что если тебе непременно надо вырезать крест на животе и всадить нож по центру, то мечевидный отросток – идеальное место для удара. Грудина состоит из трех частей, – объяснила Сара, показывая на себе, – рукоятки вверху, тела в середине, мечевидного отростка внизу. Мечевидный отросток – самый мягкий из трех. Особенно у молодых. Сколько ей, за тридцать?
– Тридцать три.
– Как и Тесс, – пробормотала Сара. Отогнав ненужные мысли, она снова сосредоточилась на теле. – С годами мечевидный отросток твердеет, хрящ становится прочнее. Поэтому если бы я хотела заколоть кого-то, то била бы именно сюда.
– Может, он не хотел испортить груди?
Сара задумалась.
– Уж слишком личностно. – Она пыталась подобрать слова. – Скорее ему бы это понравилось. Понимаешь, о чем я?
– Особенно если он сексуальный маньяк, – добавил Джеффри. – То есть насилие связано с проявлением своей власти, с ненавистью к женщинам, желанием заставить их подчиняться. Почему же он резал не то место, которое делает ее женственной?
– Изнасилование – это прежде всего проникновение, – возразила Сара. – Вот что главное. Глубокая рана, чуть ли не насквозь. Вряд ли… – Она замолчала, уставившись на отверстие. Ее осенило. – Боже мой!..
– Что такое? – спросил Джеффри.
Сара потеряла дар речи. К горлу подступила тошнота.
– Сара?
На весь морг раздался зуммер. Джеффри посмотрел на пейджер.
– Неужели Лена?.. Я воспользуюсь телефоном?
– Конечно.
Сара скрестила руки на груди, сокрушенная собственными мыслями. Надо проверить догадку.
Она установила лампу так, чтобы лучше разглядеть область таза. Медленно поворачивая вагинальный расширитель с зеркалом, Сара молилась Богу, самой себе, любому, кто услышал бы… Тщетно. Когда вернулся Джеффри, Сара уже не сомневалась.
– Так что там? – спросил он.
Дрожащими руками Сара сняла перчатки.
– Ее насиловали после нападения.
Она замолчала, бросив перепачканные перчатки на стол, и представила, как Сибилл Адамс сидит на унитазе, схватившись руками за открытую рану в животе, затем держится за перекладины по обе стороны кабинки, не видя и не понимая, что с ней происходит.
– И?..
Сара взялась за края стола.
– Во влагалище фекалии.
– То есть вначале ее насиловали в анальный проход? – Джеффри пытался проследить ход мыслей.
– Нет следов анального проникновения.
– Но ты же обнаружила фекалии, – не понял он.
– Глубоко, – сказала Сара, не в силах договорить до конца. – Рана на животе не случайно такая глубокая, Джеффри.
Она не могла найти слов, чтобы описать обнаруженное зверство.
– Он изнасиловал ее, – утвердительно произнес Джеффри, – во влагалище.
– Да, – подтвердила Сара, стоя в нерешительности, и наконец выдавила из себя: – Вагинальное проникновение было после того, как он трахал ее в рану.