— Да недавно здесь барышня одна пугливая пробегала, — пояснил служака, — по виду приличная. А на мой вопрос не ответила, припустила, что есть мочи. Да я уж не стал догонять. Пост свой оставить не могу.
— Так ты здесь служишь? — изумился Тернов, разглядев у ног собеседника скатанные снежные шары.
— Как есть служу, барин. Сверхштатный городовой при охране бумагоделательной фабрики Игнатий Донсков.
— А чем это ты занимаешься? — не унимался Тернов. — Снежную бабу лепишь?
Донсков смутился.
— Не-а, не бабу. Баба что — забава детская. А у меня руки чешутся, хочу настоящую скульптуру создать. Из снега. В прошлом году, когда в Таврическом саде дежурил, слепил конную статую покойного Императора. Не видели? А здесь конная статуя не к месту. Хочу снежную Афродиту изваять. Чтобы и зимой публика любовалась, а то настоящая-то под досками укрыта.
— Благое дело, — похвалил Тернов. — А народец тут местный гуляет?
— Прогуливается днем: и так, и с детишками. — Игнатий бережно огладил снежную выпуклость шара.
— А китаец Ерофей тоже гуляет? — осторожно допытывался будущий следователь.
— Ерофей он или нет, не ведаю, — ответил сверхштатный городовой-ваятель, — а ходил тут один китайского вида. Худущий…
— Один ходил или с дружком?
— Один. Инородцам-то и не сразу друзей в Питере найти удается. Когда еще своими станут?
Павла Мироновича несколько озадачило, что ваятель не полюбопытствовал, откуда прохожий знает про китайца, почему им интересуется? Впрочем, начинающий юрист тут же нашел объяснение: голова Игнатия занята мечтаниями о рождающейся из северного снега Афродите.
— Завтра непременно загляну полюбоваться на твое творение, братец, — пообещал он льстиво, — а пока прощай. Спасибо за разговор. Заморозил и тебя, и себя.
— Прощевайте, — кинул вслед Тернову Донсков. — А если погреться надобно, так у дома княгини Барятинской всю ночь палатка стоит: костер разожжен, чаем бесплатным угощают…
Но Павел Миронович уже не слушал ваятеля, он спешил не упустить след таинственного китайца. Как хорошо работать одному! Без вирховского руководства! Никто не изводит придирками, никто не истязает насмешками и колкостями!
На Роменской у дома № 5, двухэтажного деревянного сооружения, он нащупал в кармане заветный ключ. Осмотрелся. Дворников поблизости не было. Только вдали у Обводного канала мерцал красный огонек: жгли костер.
Тернов преодолел два марша скрипучей лестницы на цыпочках, на площадке второго этажа замер: ему предстояло отсчитать третью дверь справа. После осторожного маневрирования он обнаружил, как и надеялся, искомую дверь и наощупь вставил в скважину ключ, повернул два раза, потянул хлипкую створку на себя, и та подалась без усилий… В лишенные штор окна проникал свет газового фонаря, неприятные зеленоватые пятна переплетались на полу и по стенам причудливыми кругами и овалами; через открытые в комнату двери узкая полоска освещала и пустенькую прихожую. Прикрыв дверь, новоиспеченный контрразведчик принялся обследовать квартиру — похоже, тут никто не появлялся с того самого момента, как хозяин покинул свое жилище. На кухне было прибрано. Только на столе стоял стакан с недопитым чаем и полузаправленная керосиновая лампа. С зажженной лампой обследование двинулось быстрее, хотя Тернов и старался прикрыть трепещущее за закопченным стеклом пламя ладошкой, чтобы с улицы никто не углядел. Он открыл дверцы буфета: банка с сахаром, несколько пачек китайского чая… Сушечки, банка меда, крупа, соль, какие-то сушеные травы…
Павел Миронович пробрался в комнату, служившую, видимо, столовой, гостиной и гардеробной одновременно. Она также была прибрана: пустой круглый стол с плюшевой скатертью, по периметру симметрично расставленные венские стулья, аккуратно сложенные подушки на диване. Нигде никаких книг, бумаг, безделушек. В карманах скудной одежды, висящей в платяном шкафу, пусто. С каждой минутой Тернов все более падал духом. В жилище таинственной жертвы он не обнаружил ничего, что проливало бы свет на преступную деятельность хозяина. Но с другой стороны, убеждал самого себя юрист, подобная стерильность как раз и свидетельствует о том, что хозяин что-то тщательно скрывает.
Тернов помедлил посредине выстуженной, нетопленной со вчерашнего вечера комнаты, — леденящий холод неприятно проникал под пальто. Затем он нырнул в спаленку, где кроме венского стула и заправленной покрывалом лежанки ничего не обнаружил Он сорвал с постели кретоновое покрывало и пядь за пядью ощупал матрас. О!
Интуиция его не подвела! В головах матраца он наткнулся на продолговатый предмет. Распоров перочинным ножичком шов, Тернов извлек из тайника толстенькую книжечку в черном переплете с поблескивавшим на обложке серебряным крестом.
В этот момент он пережил гамму самых разнообразных чувств: уныние, воодушевление, разочарование, восторг… Муки его были вознаграждены. Пролистав Библию, — а это была она, — Тернов разглядел на последней, пустой странице, прямо за Откровением, загадочные иероглифы. И возле каждого стояли арабские цифры и двузначные числа: их разделяли точки, некоторые цифры были взяты в скобки. «Преступный шифр! — мысленно возликовал Павел Миронович. — Не с пустыми руками явлюсь к Вирхову! Тут-то его лицо вытянется! Не верил, старый брюзга, что дело не так просто, как кажется!»
Павел Миронович, чрезвычайно довольный собой, привел постель убитого китайца в порядок, вышел в большую комнату: успокоиться и хорошенько обдумать, что еще можно предпринять. В квартире царила полная тишина, и Павел Миронович, уже у порога, внезапно услышал в давящем безмолвии странные звуки: будто кто-то скребся во входную дверь. Неужели условный знак?
Он прикрутил краник на лампе; пламя, похожее на нераскрывшуюся головку мака, тут же увяло, и комната погрузилась во мрак, рассекаемый только пятнами уличного фонаря. Неужели он попал в западню?
Отважный кандидат на судебные должности пробрался к окну большой комнаты и уставился на улицу, прислушиваясь к подозрительным шорохам за дверью. Он надеялся, что, не дождавшись ответа хозяина, тот, кто условным образом скребся в дверь, выйдет на улицу.
Действительно, вскоре подозрительные звуки стихли, и Тернов даже залез с коленями на широкий холодный подоконник, чтобы высмотреть из окна, куда свернет посетитель, запомнить его особые приметы…
Ожидание затягивалось. Глаза Павла Мироновича устали, вывернутая шея и колени затекли, в оконные щели безбожно дуло… Наконец дверь приоткрылась, из нее выскочила лохматая собачонка и, бросившись к обледенелому деревцу, задрала заднюю лапу. Проследив за дворнягой, Тернов перевел взгляд выше; в таком же двухэтажном домишке, прямо напротив его убежища, в окне второго этажа внезапно вспыхнул свет. Из своей засады начинающий следователь прекрасно видел разостланный ко сну диван, на нем мужчину в белой ночной рубахе, а пред мужчиной, боком к Тернову, даму в шляпке с вуалью и в длинных одеждах, которые не скрывали ее выразительных форм. Но разве так, даже со сна, глядят на дам: у сидящего на диване — выпученные глаза, рот открыт в беззвучном вопле. Однако долго созерцать двусмысленную картинку Тернову не пришлось. Мгновение — и мужчина отбросил одеяло с колен, одним рывком вскочил, сиганул к окну, прыгнул на него, как на амбразуру, и вместе с оконной рамой вывалился в сугроб на тротуаре, но тут же резво вскочил на ноги и заблажил на всю улицу: