В кармане у него спрятан тугой сверток – что-то около десяти долларов. Нэнси про них не знает, а чего не знает, то ей и не обидно. Порой Карлтону приходит мысль – надо бы потратить эти деньги на Клару… может, купить ей пластмассовую сумочку или бусы. Для других детей ничего такого делать неохота. Майк недавно куда-то сбежал, и никто о нем не жалеет; под конец от него была одна морока. Пришлось здорово его выдрать, у мальчишки весь рот был разбит в кровь, он чуть не захлебнулся кровью, надо ж было показать ему, кто в семье главный. Шарлин замужем, осталась во Флориде. Она вышла за малого, который служит в гараже, и любит похвастать, что у мужа место постоянное и ему не приходится работать под открытым небом. Но она ни разу не привела его домой, не показала отцу. И пришлось сказать ей: «Ты просто шлюха, вся в мать». Карлтон ничего такого не имел в виду. Он просто не подумал, что означают эти слова. Но с тех пор он больше не видел Шарлин. Ну и слава богу, что избавился от нее, от пронзительного взгляда быстрых, беспокойных глаз.
По лицам своих детей он видит – они его боятся, и это не вызывает нежных чувств к ним. Даже в лице у Клары порой мелькает страх. Когда они вздрагивают и опасливо косятся на него, он только злится и сыплет затрещинами направо и налево; у Нэнси хватает ума это понимать. Он любит, чтоб было тихо, мирно, спокойно – к примеру, когда Клара забирается к нему на колени и рассказывает про школу, про подружек, про что-нибудь смешное или когда Нэнси обнимет его и тихонько погладит по спине.
Он проголодался. Повернул к своему новому жилью. На площади теперь полно было детворы и женщин, которые развесили на веревках одеяла, чтобы проветрились. Жена Берта, стоя на пороге, выбивала какую-то тряпку. Она была красная, как свекла, встрепанные волосы стояли торчком, придавая ей изумленный вид.
– Славный денек! – сказала она.
Карлтон кивнул. С криком пробежали двое мальчишек. Около игроков в карты вертелись Клара и Роза. Клара подбежала к нему, взяла за руку. Как странно, подумал он: подбегает девочка, берет тебя за руку, ты ей отец, она твоя дочка. У него потеплело на сердце.
– Розин папа что-то выиграл и отдаст ей! – закричала Клара.
Карлтон нехотя дал подвести себя к игрокам. Берт, весело ухая и гикая, бросил карты. Он ликовал, задыхался от смеха, костяшками пальцев шутя постукивал другого игрока по груди. Тень Карлтона упала на него, он вскинул голову и широко улыбнулся Карлтону. За спиной Берта теснились его ребятишки. У девочки были отцовские неистово-рыжие, огненные волосы и такие же, как у отца, приветливые, удивленные и насмешливые глаза.
– На, лапочка, держи, – сказал Берт и уронил что-то в ее подставленные ладони.
Все засмеялись бурному восторгу девочки.
– А что это? – спросила Роза.
И подняла повыше что-то небольшое, металлическое. Клара подбежала и уставилась на непонятную вещицу. – Это амулет, – сказал Берт.
– Много ты понимаешь! – возразил другой игрок. – Никакой это не амулет! – А что же?
– Медаль, – с вызовом сказал тот. – Священная медаль, надо ее куда-нибудь запрятать, и она тебе поможет.
– В чем поможет?
Роза и Клара разглядывали медаль. Карлтон наклонился и увидел дешевый значок, вроде монеты, с выпуклым изображением то ли какого-то святого, то ли Христа, то ли самого господа бога. Карлтон не очень разбирался в подобных вещах; они его немного смущали.
– Какая миленькая, мне нравится, – сказала Роза.
Кроме этой медальки, отец отдал ей и другие выигрыши: сломанный карандаш и сломанную цепочку для ключей.
– А как она сработает? – спросила Роза.
– Надо ее положить в карман, что ли, уж не знаю.
– Она не всегда срабатывает, – сказал бывший хозяин медальки.
– Ты что, католик, что ли? – Берт недоуменно поднял брови.
– Черта лысого…
– Разве эта штука не католическая?
– Да просто медаль, валялась, а я ее нашел.
Карлтон перебил эту воркотню словами, которые удивили всех, даже его самого:
– У тебя есть еще такие?
– Нету.
– Для чего они?
– Да черт их знает… Верно, помогают малость, – сказал бывший владелец медали и смущенно отвел глаза.
Карлтон пошел к своему жилищу, на приступке сидела Нэнси. На ней были вылинявшие спортивные штаны в обтяжку и небрежно застегнутая блуза, Карлтону нравилось смотреть, как она курит сигареты. Перл не курила.
– Всё уже на месте? – спросил он.
Он легонько потрепал ее по затылку, она улыбнулась и зажмурилась. Солнце пронизывало ее волосы, и в них вспыхивали тысячи крохотных искр; казалось, это какой-то загадочный лабиринт, таинственный лес, где можно заплутаться. Карлтон смотрел на нее неподвижным, невидящим взглядом. Он видел только искорки света в волосах да гладкое розовое ухо. Наконец он сказал:
– Не жалеешь, что забралась сюда со мной, а? В этакую даль?
Она засмеялась в знак того, что он сильно ошибается.
– Черта с два, – сказала она.
– Каков тебе показался Нью-Джерси – неплох, а?
– Очень даже неплох, я в таких местах еще не бывала.
– Погоди радоваться, – рассудительно сказал Карлтон.
Совет оказался мудрым: в тот же вечер старшой их артели, толстомордый, рыхлый и неуклюжий – Карлтон его терпеть не мог, – явился в поселок и объявил, что дело сорвалось.
– Заехали в такую даль, а теперь этот стервец передумал, говорит, пускай все гниет на корню! – орал старшой. От злости он так и брызгал слюной. – Пускай, мол, гниет на корню! Не к чему снимать урожай! Цена, мол, больно низкая, так пускай все гниет, а на нас ему плевать!
Карлтон слыхал такое уже не раз и теперь стоял и молчал, осваиваясь с нерадостной новостью. Вокруг односложно, зло и жалобно переговаривались.
– Какого черта? – беспомощно сказала Нэнси.
– Чьи помидоры, тот и хозяин, захотел сгноить, так сгноит, – сказал Карлтон с таким каменным лицом, будто хотел всем доказать, что он-то от всего этого далеко, за многие мили и годы. Его это ничуть не трогает.
Потом выяснилось, что подвертывается работа на другой ферме, приступать надо завтра утром, добираться школьным автобусом – час езды в один конец, и можно оставаться в этом же поселке (единственном на всю округу), если платить фермеру, на чьей земле стоит поселок, доллар в день за каждое жилье; а тому фермеру, у кого работать, придется платить за обед (рис, консервированные бобы и спагетти, хлеб) – по пятьдесят центов обед, за детей – по тридцать, и еще надо платить старшому – он же вербовщик, он же и водитель автобуса – по десять центов в один конец и с взрослых и с детей, и еще по двадцать центов с корзины за то, что он, вербовщик, нашел им новую работу; а когда эта работа кончилась, пришлось поднатужиться и дать ему по пятьдесят центов с носа, чтоб он мог разъезжать повсюду в поисках новой фермы, и дня через два он действительно нашел им работу, за пятьдесят миль от поселка, и дорога теперь стоила уже по пятнадцать центов в один конец. Под вечер первого дня, когда с ними расплатились, Карлтон выиграл пять долларов в покер, и сердце его заколотилось от неистовой, счастливой уверенности в себе. Все эти люди вокруг – точно грязь, что тяжело оседает на дне ручья, мягкий речной ил, где дремлют змеи и черепахи. А вот он, Карлтон, им не чета, он сумеет вырваться, выплыть на поверхность.