В конце нашего квартала я пересек улицу. Кругом было тихо, пустынно. Я снова прибавил шаг. Меня как будто что-то беспокоило, словно я опаздывал на какую-то встречу. Облака слегка затянули небо, однако кое-где проблескивали звезды. Мистер Гренлин в школе Джонса Бегемота говорил нам, что звезд нет, а то, что мы видим, — это образы звезд, они отражают облик существовавших в прошлом звезд. Значит, таким образом можно, попросту говоря, заглянуть в прошлое, заключил кто-то из ребят. Однако мистер Гренлин ответил со свойственным преподавателям школы Джонса Бегемота чувством естественного превосходства:
— Вы лишь заглядываете в представления о прошлом, и это есть ваше представление о прошлом, поскольку вам сказали, что звезд, которые вы видите, не существует. Но поскольку вы лишь заглядываете в свое представление о прошлом, было бы весьма странным предположить, что вы заглядываете в общее для всех прошлое, не говоря уже об историческом. Есть вопросы?
Вопросов, разумеется, не было.
Я вышел на более широкую улицу, и тут до меня начало смутно доходить, куда меня влечет. Это была Броуд-Роуд, она отделяла непрестижный район Седар-Гроув, в котором жили мы, от громадной территории, именуемой Пуллз-Морэн (что это значило, я не знал), которая представляла собой примерно то же, что и Фернвуд-Хайтс. Стоило перейти на другую сторону Броуд-Роуд, как цены немедленно взлетали, а камешки и гравий под ногой сами собой превращались в никели, даймы, а то и в монеты по двадцать пять центов. Теперь я бежал. Я свернул на улочку под названием Дынная; о, знакомые места! и в груди моей ожило, забилось сердце. Ко мне вернулась жизнь! Улочка впереди сворачивала, изгибаясь точно ленивая змея, сейчас прямо за углом покажется поместье Боди. Нада столько раз обращала на него мое внимание. Улочка обвивается вокруг, значит, туда можно попасть и спереди, и сзади. Сквозь невысокие сосенки, высаженные в качестве живой изгороди, просвечивал дом Боди и шумное, яркое сборище вокруг бассейна. Обычно Пуллз-Морэн место тихое, но сейчас в ночной тиши каскадами неслись громкие звуки! Музыка, возгласы. Множество народу у бассейна, кто-то купается. Лунообразные фонари сияют вокруг бассейна. Видно, кто-то из отпрысков Боди пригласил приятелей по колледжу на вечеринку. Я тихонько пробрался сквозь сосенки, прижимая ствол ружья к плечу и уставясь вперед через оптический прицел. Перед глазами энергично двигались фигуры гостей, тени обрели объем. Я увидел все так близко, что у меня пропал страх быть замеченным. Сердце возбужденно билось! Не помню, когда оно еще так жарко билось с тех самых пор, когда на меня внезапно накатило безумное наваждение посреди цветочной клумбы, излившееся в приступе детской ярости. Сейчас мое сердце снова отчаянно колотилось, гнало драгоценную кровь по венам. Тут я увидел женщину: она накладывала на лицо пудру белой пушистой пуховкой и при этом произносила что-то отрывисто собачонке, скулившей у ее ног. Пуховка была огромная, белая; мне стоило усилий отвести взгляд. Кто-то упражнялся на прыжковой вышке — мускулистый юноша, прыгая, выкрутил отличное сальто. Ему зааплодировали несколько девушек. У подножия вышки группа молодежи чем-то мазала одну девушку — тело ее так и блестело в свете фонарей. Потом она изящным прыжком вскочила на доску, вытянулась в струнку (тело ее прямо сияло в свете фонарей), взметнула руки пальцами в небо. Казалось, купальная шапочка на ней золотая. Я смотрел на девушку, ощущая, как ночной воздух наполняется влагой. Тут кто-то щелкнул зажигалкой, поднес ее к ногам девушки, и та мгновенно вспыхнула пламенем! Я застыл, завороженный; со всех концов лужайки пробежал рокот изумления, а девушка, пылая огнем, подошла на носочках к самому краю доски и грациозно прыгнула в воду.
Когда золотая головка вынырнула из воды, огня уже как не бывало, и аплодировало всего несколько человек. Мне показалось, будто я стал свидетелем чего-то недозволенного.
И все же как будто вовсе не эта публика привлекла меня сюда. Я тихонько прошел в темноте мимо сборища; на меня наскочили весело хохочущие девушки, но не обратили на меня никакого внимания; ружье, которое я нес с собой, никого не испугало — ведь это могла быть и трость или просто палка, которой можно выловить потонувшую в бассейне шапочку. Я поднимался прямо на пригорок, на котором стояла сама огромная усадьба. В окнах дома сиял свет. В кухне толпилась молодежь в купальных костюмах. За кухней, вероятно, тянулись туалетные комнаты — это я определил по окнам. Затем — холл с огромным растением в кадке, дальше гостиная, и вот — тут мое сердце забилось с новой силой, — нечто вроде общей комнаты, где и сидел мистер Боди собственной персоной. Я понял: это тот человек, которого я искал.
Увидав его, я сразу же начал пятиться. Приставив ствол к плечу, я явственно видел в прицел мистера Боди: он читал газету. По телу у меня прошла дрожь. Вот оно! Я это явственно вижу! Я не мог сказать, почему я здесь, что значил для меня этот мистер Боди, как не мог объяснить, почему мгновение спустя мой палец нажал курок.
Да, я действительно нажал курок, и ружье выстрелило. И в ту же секунду стекло, предохранявшее мистера Боди от ночной прохлады, грянуло вниз, и я увидел, как мистер Боди, человек, оказавшись прямо перед моими глазами в окуляре, кинулся на пол. Он оказался проворен! Он нырнул вниз со сноровкой парня, который прыгал в воду. Я снова нажал курок, целя не в мистера Боди, а в стену позади него. Раздался второй выстрел. Перед мистером Боди разметалась его газета, и его огромная, хрупкая голова, словно готовая зарыться в эту газету, вдавилась в пол. Я снова нажал курок. Потом еще раз. Мистер Боди замер на полу, притворяясь мертвым. Напрасно старается, я все прекрасно вижу! Но он выжидал, и я выжидал. Прошло несколько мгновений, тут он сделал робкую, скорее даже символическую, попытку протянуть руку к телефону, но я снова нажал курок и пуля ударила в стену.
После чего я повернулся и пустился бежать по подъездной аллее Боди мимо стоявших там машин. Вы удивлены, что никто не слышал моих выстрелов? Нет, что вы, конечно же меня могли услышать; слуховые органы восприняли звук, но никто не стал особо прислушиваться, да и к чему бы им было прислушиваться! Выстрелы не были восприняты как выстрелы, а, скорее, как треск фейерверка, как стреляющие выхлопы мопеда (интересно, бывают ли они у мопеда?)
Я бежал и бежал по Дынной улице. Ах, какая это чудная улочка! Право, вам стоит наведаться в Пуллз-Морэн, это местечко в двадцати минутах езды от самого городского центра и вместе с тем в двадцати световых годах от городского смрада и нищеты. Пройдитесь как-нибудь приятным июльским вечерком по Дынной улице! Ощутите мелкие камешки под ногой, вдохните еле осязаемый, островатый запах пыли (улочка не мощена). А для того, чтобы понять, каково было тогда мне, припустите бегом и представьте, будто весь Седар-Гроув вместе с Пуллз-Морэн гонится за вами. И пусть вы, как тогда и я, прекрасно знаете, что никто вас не преследует, все равно бегите, все быстрей и быстрей, с непонятной, исступленной радостью, когда ноги несут вас гораздо стремительней, чем мог бы ожидать от вас в детские годы ваш учитель физкультуры. Вот тогда вы увидите, на что вы способны! Отчего я даже примерно не знал, что совершу? Как я обошелся с мистером Боди, что я наделал! Я бежал, и в голове с той же быстротой неслись мысли — непривычные, тревожные, внезапные. Однако ноги несли меня вперед, они работали исправно, без сбоя, они несли меня вперед, обратно к Броуд-Роуд и дальше, в темноту Седар-Гроув. И вот через пять минут я снова был у дома № 4500 по проезду Лабиринт, я снова был дома.