Норма Джин смотрела на Уайти в зеркало, тот по-прежнему отворачивал лицо. Она была слишком потрясена, чтобы реагировать адекватно. Мама? Мать Уайти?.. Но она и понятия не имела, что год назад он потерял мать; она вообще не представляла, что у Уайти тоже была мама. И это она, Норма Джин, которая так всегда гордилась тем, что заботится о своих помощниках! Помнит все их дни рождения, дарит подарки, выслушивает их истории. Их истории, которые мало что значили для всего остального мира. Но для нее, чья жизнь так занимала окружающих, они значили очень много. И она всегда выслушивала их с неподдельным интересом.
Как же утешить Уайти в его печали? Смерть Мэриголд занимает сейчас все его мысли; с Мэриголд он спал в одной постели и Мэриголд теперь оплакивает. Может, Норме Джин стоит рассказать ему о своей матери? Странно все же, что Уайти ничего не сказал о смерти своей мамы тогда, год назад. Ни слова. Ни даже намека! Он вообще никогда не говорил с Нормой Джин о своей маме. И теперь, признавая горечь его новой потери, она тем самым как бы принижала значение смерти его матери.
Но почему-то именно смерть Мэриголд заставила Уайти плакать.
В конце концов Норма Джин решилась и заметила неопределенно:
— О, Уайти! Я так тебе сочувствую. — Слова эти относились как бы к обеим потерям сразу.
На что Уайти ответил:
— Обещаю, мисс Монро, этого больше никогда не повторится.
Он вытер лицо и снова принялся за работу. Уайти вызывал из глубин зеркала молодую и ослепительную МЭРИЛИН МОНРО, должную явиться на съемки обреченного на неуспех фильма «Займемся любовью». Пусть с опозданием на несколько часов, но все же явиться! И вот он последний раз прошелся по ее лицу пуховкой с пудрой, а Норма Джин вдруг с беспокойством подумала: Но все это было раньше. Я уже слышала эту историю. Русский рассказ. Там, где извозчик вдруг начинает плакать, оказывается, у него умер сын, но никто не обращает внимания. О, как же он называется, этот рассказ? Никак не могу вспомнить! Ее уже начало это пугать. С тех пор как разъяренный любовник захлопнул дверь прямо у нее перед носом, она стала забывать многие вещи.
Еще одна история Уайти. Однажды Уайти делал своей госпоже грязевую маску, на Студии, в ее гримерной. Грязь попахивала навозом и стоячей водой, но ей нравился этот запах, этот запах был всегда по сердцу Норме Джин. И еще ей нравилось это ощущение, когда грязь туго стягивает кожу, было в нем нечто умиротворяющее, гипнотическое, утешительное. Она лежала в шезлонге, прикрытая полотенцами, глаза защищали увлажненные марлевые салфетки.
В этот день она приехала на Студию просто сама не своя — наглотавшись таблеток. И ее передали команде гримеров и помощников, как какого-нибудь инвалида. Вообще-то МЭРИЛИН МОНРО только что выписали из клиники «Ливанские кедры» (куда она попала со сложным диагнозом: воспаление мочевого пузыря, пневмония, переутомление, анемия). И не то что сниматься, но даже появиться на людях была совершенно не в состоянии. Хорошо, ладно, никто ее не заставляет и не торопит, пусть сначала придет в себя.
И вот она лежала, откинувшись в шезлонге, а Уайти наносил ей на лицо грязь. И тут вдруг она провалилась в сон, лишенный тревог и беспокойства. Эта маленькая девочка слишком много видела, прилетел ворон и выклевал ей глазки; маленькая девочка слишком много слышала, и большая рыба пришла к ней на хвосте, чтобы съесть ее ушки. А потом она вдруг проснулась и села, встревоженная и смущенная, и сняла марлевые тампоны, и увидела себя в зеркале — темное от грязи лицо, какие-то голые и беспомощные глаза. И закричала от страха, и Уайти тут же бросился к ней, прижав ладонь к сердцу. И стал спрашивать, что случилось, мисс Монро. И мисс Монро со смехом ответила:
— О Господи! Я уже подумала, что умерла, Уайти. Показалось, всего на секунду.
И они долго смеялись вместе, даже непонятно почему. Среди груды подарков, скопившихся в гримерной МЭРИЛИН МОНРО, которая прежде служила гримерной МАРЛЕН ДИТРИХ, нашлась открытая бутылка вишнево-шоколадного ликера, и они по очереди отхлебывали из нее по глотку, и все хохотали и хохотали, прямо до слез. Наверное, потому, что женщина с грязевой маской на лице — невероятно комичное зрелище, а рот и губы не тронуты грязью, но как бы обведены ею. И Норма Джин произнесла трепетным голосом МЭРИЛИН МОНРО, тем самым как бы подчеркивая, что все очень серьезно, ей совсем не до смеха, не до шуток и не до флирта, чтобы он никому не рассказывал.
— Ты обещаешь, Уайти? Чтобы никому! Когда я… — тут она запнулась, из деликатности не хотелось говорить умру, даже уйду для Уайти не годилось, — ну, что ты загримируешь Мэрилин? В самый последний раз?
И Уайти ответил:
— Обещаю, мисс Монро.
Ей снилось, что она беременна от Президента, носит его ребенка под сердцем. Но с этим ребенком что-то неладно. Ее наверняка обвинят в убийстве, таблетки, которые она принимает, изуродовали плод в матке. А сам этот плод был не больше какого-нибудь морского конька, плавающего в темных глубинах. И Президент, хоть и был правоверным католиком и отрицал аборты и противозачаточные средства, очень боялся скандала на государственном уровне, а потому следовало удалить этот изуродованный плод из ее матки хирургическим путем, и немедленно.
Но я же знаю, это всего лишь какой-то безумный сон, твердила она себе, просыпаясь каждые полчаса в холодном поту. И сердце ее бешено билось, и она вся дрожала от страха, зная, что один из них (Дик Трейси, Джиггз, Багз Банни, Снайпер?) уже вошел к ней дом. И собирается усыпить ее хлороформом (ведь они точно усыпили ее хлороформом тогда, в нью-йоркском отеле, и в коматозном состоянии и черном пластиковом дождевике с капюшоном доставили в аэропорт, на рейс в Л. А.). А потому она в полном отчаянии все набирала и набирала номер Карло, зная, что тот не подходит к телефону. Но набирать номер Карло — уже одно это служило неким утешением, как молитва. И гордость не позволяла подумать о том, сколько еще женщин и мужчин набирают номер Карло, обезумев от ночных кошмаров.
Но позже, тем же днем, она уже окончательно проснулась и со всей отчетливостью поняла: Это реальная жизнь! Никакая не сцена. А проснулась она оттого, что звонил телефон; и она сняла трубку и произнесла бездыханным и приветливым девичьим голоском:
— Слушаю? Алло? Кто это? — (ее номера не было в телефонных книгах, его знали лишь самые близкие люди или же те, от кого зависела ее карьера). Но в ответ доносилось лишь слабое потрескивание и пощелкивание на линии, означавшее, что ее телефон прослушивается и что где-нибудь поблизости, за углом или в тихой аллейке за соседним домом, незаметно притулился фургон со специальной аппаратурой.
Но разумеется, у нее нет никаких доказательств, и вообще, не стоит преувеличивать, и от этих таблеток у нее вконец расшатались нервы, и она стала чрезмерно подозрительна, и постоянно страдала расстройством желудка, головокружением, и ее тошнило, и даже рвало, и в голову лезли самые безумные и чудовищные мысли. Но то, что только кажется, уже давно могло случиться.