— Я могу играть в его пьесах. Но для «Мэрилин» там роли нет. — Она улыбнулась. Потом засмеялась. — Ну и хорошо. Ради него я готова стать другой.
Они жарили куриную печенку и не сводили с нее глаз. Прошлый раз она едва не устроила в кухне пожар. Она что же, разговаривает сама с собой? А чему, интересно, улыбается? Прямо как трехлетний ребенок, сочиняет про себя разные дурацкие истории. И не дай Бог вмешаться в этот момент. Испугается, уронит горячую вилку прямо тебе на ноги.
Руки у нее трясутся, а ноги тяжелые, неповоротливые — с тех самых пор, как она перестала принимать прописанные доктором Бобом таблетки. Она поклялась, что никогда не будет принимать ничего кроме аспирина; случилось это после того, как она проспала пятнадцать часов кряду, и испуганный муж, не в силах вывести ее из этого ступора, вызвал «скорую». И заставил ее пообещать, чтобы никогда больше! И она обещала и намеревалась сдержать это обещание. Чтобы Бывший Спортсмен понял, что женщина она серьезная. Она говорила «нет» не только таблеткам, но и Студии. Никаких больше сексуальных фильмов с «Мэрилин», ни Боже мой, теперь она верная жена, порядочная женщина. Бывший Спортсмен сам увидит, как здорово держалась она весь этот уик-энд. Даже пошла с ними на мессу.
О, эти женщины! Это священное сердце Христа!.. У алтаря старой, похожей на темную пещеру церкви, где пахло ладаном. Это огненно пылающее сердце, оно обнажено, и смотреть на него неловко, как на часть тела, которую обычно принято прикрывать. Бери мое сердце и ешь! Ешь!..
Бывший Спортсмен, знаменитость, лучший в мире игрок в бейсбол, был отлучен от церкви за то, что женился на Блондинке Актрисе. Но архиепископ Сан-Франциско был другом семьи и обещал все «уладить». (Каким, интересно, образом? Аннулировать их брак, что ли?) Она пошла на мессу с женщинами. Похоже, они с восторгом приняли в свою семью ее, красавицу Мэрилин. Она была единственной блондинкой среди всего их черноволосого и смуглокожего племени. Выше мамы на целую голову. У нее не оказалось соответствующей случаю шляпы, и мама дала ей мантилью из черного кружева — прикрыть голову. Множество жарких темных итальянских глаз было устремлено на нее, и казалось, они смотрят на Блондинку Актрису осуждающе, хотя одета она была очень скромно — ничего вызывающего, прямо как какая-нибудь монахиня.
О, но до чего же скучно было в этой церкви! Мессу служили на латыни, высокий монотонный голос священника прерывал звон колоколов (чтобы пробудить прихожан от спячки?). И еще служба была невыносимо долгой. Но держалась она молодцом, муж наверняка бы одобрил. А потом, на кухне, готовила горы еды, и прибиралась, и мыла посуду. И все это время муж ее или катался на лодке с братьями, или же гонял бейсбольный мяч на старой школьной площадке с какими-то соседскими парнями, притворяясь, что все они — добрые его приятели. Или подписывал автографы для ребятишек и их отцов, и делал это с такой застенчивой и удивленной улыбкой, что просто невозможно было не влюбиться в него прямо с первого взгляда. В кино или пьесе он сказал бы ей: Знаю, для тебя это не легко, дорогая. Понимаю, моя семья может утомить. В особенности мать. А мог и просто сказать: Спасибо! Я люблю тебя. Но ожидать подобных речей от такого человека, как ее муж, было просто нереально. Он никогда и ни за что на свете не произнес бы этих слов, а намекнуть ему она не осмеливалась.
Мне не нужно твое снисхождение! Однажды она попыталась намекнуть, но он обернулся к ней и лицо его искажала такая бешеная ярость, что ее словно током ударило. А как невероятно сексуален он был, как быстро закипала в нем кровь!..
О, она очень, очень его любила! Самозабвенно, отчаянно любила. Хотела иметь от него детей, хотела быть с ним счастлива — и все это исключительно ради него. А он обещал сделать ее счастливой. Ей хотелось довериться ему. Ключ к ее счастью находился в его руках. А что, если он ее разлюбил? От запаха жарившейся печенки кружилась голова. Она убрала волосы назад, стянула на затылке, чтобы не падали на потное лицо. Она ловила на себе взгляды свекрови и еще какой-то пожилой родственницы со стороны мужа. Они смотрели одобрительно. Она учится! — говорили они по-итальянски. Хорошая девушка, эта его новая жена. Прямо как в сцене из фильма, причем сам фильм, несомненно, принадлежал к разряду тех, где все заканчивалось хорошо. О, сама она видела этот фильм множество раз! В этом доме, в большой и шумной семье мужа, она уже не была Блондинкой Актрисой. И уж определенно не являлась «Мэрилин Монро». Ибо какая же это «Мэрилин», если поблизости нет камеры, готовой запечатлеть ее?.. Но и Нормой Джин она тоже не была. Была всего лишь женой Бывшего Спортсмена.
Она и не думала скрывать от мужа, что, собираясь с ним в Японию, положила в чемодан пурпурное платье, расшитое блестками. Но он не преминул обвинить ее в этом. О, она клялась и божилась, что и не думала ничего скрывать! И даже если и спрятала это платье на самое дно чемодана, то исключительно ради того, чтобы сделать ему сюрприз. Положила вместе с ним и серебряные туфельки на шпильках с открытым носом и тоненькой кожаной перепонкой, обхватывающей лодыжку. И еще — кое — что из черного кружевного белья, которое он сам ей дарил. Она также сунула в чемодан светлый парик, почти точную копию своих платиново-белокурых взбитых волос, но парик постигла печальная участь. Его выбросили в первый же вечер их пребывания в Токио.
О, ну откуда же могла она знать, что полковник американской армии пригласит ее «поднять моральный дух джи-ай» в Корее? Она клялась и божилась, будто бы и понятия не имела о том, что попадет в этой несчастной стране в столь «пикантную ситуацию».
В дешевом издании классической книги «Парадоксы актерского мастерства», которую ей кто-то подарил, она подчеркнула красными чернилами следующие строки:
Вечность — это сфера, чей центр везде, а окружность нигде. Так и истинный актер рано или поздно делает открытие: его сцена везде и одновременно нигде.
Было это накануне их отъезда в Японию.
Бывший Спортсмен являлся по природе своей мужчиной немногословным, а потому в каком-то смысле его можно было причислить к мимам.
На своем последнем занятии по мимике и жесту (тогда никто, кроме Блондинки Актрисы, не знал, что то будет последнее ее занятие) она изображала пожилую женщину на смертном одре. Студенты были совершенно заворожены ее реалистическим, даже каким-то пугающе натуралистическим исполнением, столь отличным от их собственной поверхностной и надуманной манеры игры. Блондинка Актриса лежала на спине в длинном черном саване, босая, и все время порывалась приподняться, в отчаянии и судорогах, рывками. И наконец смирилась, приняла неизбежную свою судьбу и вся так и открылась, радостно открылась навстречу… смерти? Она приподнималась и приподнималась и вот, как балерина, начала балансировать на коленях, натянутая и дрожащая, как струна, с воздетыми над головой руками. В течение нескольких секунд, показавшихся всем целой вечностью, стояла она в этой позе, и все ее тело сотрясала мелкая дрожь.
Казалось, ты видишь, как бьется ее сердце. Колотится о грудную клетку, как птичка. Ты видел, как вибрирует в ней жизнь, каждую секунду готовая покинуть это измученное тело. Кое — кто из наших клялся, будто бы кожа у нее стала в тот момент совершенно прозрачной!