— О, Папочка! Просто хочешь развеселить свою беременную жену, да?
Оказывается, уже на второй неделе после приезда Норма начала прикармливать на заднем дворе бездомных кошек. Хотя Драматург был против. Первым там появился костлявый черный кот с ободранными ушами. Затем к нему присоединилась «подружка» — тощая, но сильно беременная трехцветная кошка. Вскоре котов там уже шастало с полдюжины, они собирались у задней двери и терпеливо ждали угощения. Все кошки были странно молчаливы, приходили по отдельности, держали дистанцию, терпеливо ждали, пока Норма не выставит у крыльца блюдца. Затем дружно кидались к ним и молниеносно сжирали все подчистую. А съев угощение, так же бесшумно и не оглянувшись разбегались. Сначала Норма пыталась их приручить, даже приласкать, но они лишь злобно шипели и отскакивали в сторону, ощерив зубы. И поскольку в подвал можно было попасть и со двора, то в самой идее, что какая-то из кошек могла пробраться туда и застрять, не было ничего невероятного. Но даже если и так, то почему несчастное создание пряталось от Драматурга, пришедшего ему на помощь?
— Знаешь, дорогая, мне кажется, тебе следует перестать кормить этих кошек, — заметил однажды Драматург.
— О, да, конечно! Скоро перестану.
— Их собирается тут все больше и больше. Всех кошек с побережья штата Мэн все равно не накормишь.
— Знаю, Папочка. Ты прав.
Однако она все равно продолжала кормить этих тварей на протяжении всего лета, в чем он и не сомневался. И не желал знать, сколько именно тощих, оголодавших кошек собирается у крыльца каждое утро. Этой женщине было свойственно поразительное упрямство. И еще — железная воля. Каждому мужчине должно быть ясно — такая кого угодно сотрет с лица земли. Всегда победит, в самом главном. А в пустяках уступит — пусть себе торжествует.
Он сидел наверху, в кабинете, и записывал эти слова (или нечто похожее), как вдруг услышал крик. «Я так и знал! Знал, что этим кончится».
Сбежал вниз и нашел ее лежащей у входа в подвал. Она стонала и корчилась. Фонарик, вылетевший из руки, отбрасывал в глубины подвала узкий луч света, и там двигались какие-то бесформенные странные тени.
Она кричала, просила, чтобы он помог ей, спас ее ребенка. Он наклонился над ней, и она тотчас же вцепилась в его руки, притянула к себе. Словно хотела, чтобы он принял ребенка. Он вызвал «скорую». Ее увезли в Брансуик, в больницу. Выкидыш на пятнадцатой неделе беременности. Случилось это 1 августа.
Именно тогда мы и начали умирать, верно? Ты во всем винила меня.
Ничего подобного. Кого угодно, только не тебя.
Потому, что я не смог спасти тебя и ребенка.
Только не тебя.
Потому, что не я испытал все эти страдания. Не я истекал кровью.
Не ты. Я. Я во всем виновата, я это заслужила. Я уже однажды убила своего ребенка. И этот, наш, был уже мертвый.
Она, совершенно убитая горем, провела в больнице неделю. Сильнейшее кровотечение, едва не умерла в приемной. Кожа приобрела какой-то безжизненный восковой оттенок, под глазами темные круги, вся в синяках и ссадинах — они покрывали лицо, шею, руки. Упав, она растянула запястье. Сломала несколько ребер. В уголках глаз и безвольного рта залегли глубокие морщины. Когда перепуганный насмерть муж впервые увидел ее лежавшей на носилках в приемной, без сознания, ему показалось, что она умерла. Теперь же в палате, куда не пускали никого, кроме него, она лежала во всем белом, откинувшись на подушки, из носа торчали трубочки, такие же прозрачные трубочки были подведены к рукам, и походила на уцелевшую после катастрофы: землетрясения или бомбежки. У выжившего в подобной катастрофе человека обычно не находилось слов для описания того, что довелось ему испытать.
Она постарела. Весь присущий ей блеск юности разом померк.
Она «находилась под наблюдением». Врачи сообщили Драматургу, что, находясь в припадке отчаяния, она грозилась покончить с собой.
Однако как красиво было у нее в палате! Море цветов.
Хотя именно эта пациентка оказалась здесь под вымышленным именем. Ничуть не похожим на настоящее.
Какие потрясающие букеты, ни один из сотрудников брансуикской больницы никогда не видел прежде ничего подобного. Места в палате цветам не хватало, и они «выплескивались» в коридор, в приемную для посетителей и процедурные.
Ясное дело, ведь в брансуикской больнице никогда не лежала прежде голливудская знаменитость.
И, ясное дело, доступ фотографам и репортерам был сюда перекрыт. Однако снимок Мэрилин Монро все же появился на первой странице «Нэшнл энквайер» — бледная женщина в больничной постели, снятая через раскрытую дверь, с расстояния примерно пятнадцати футов.
У МЭРИЛИН МОНРО СЛУЧИЛСЯ ВЫКИДЫШ НА 4-М МЕСЯЦЕ БЕРЕМЕННОСТИ. НАХОДИТСЯ ПОД НАБЛЮДЕНИЕМ ИЗ-ЗА УГРОЗЫ СУИЦИДА.
Еще одна похожая фотография появилась в «Голливудском сплетнике», а ниже было напечатано «эксклюзивное телефонное интервью» с прикованной к постели Монро. И подписано оно было газетчиком с псевдонимом «Замочная скважина».
Эти безобразные, просто вопиющие публикации Драматург старался ей не показывать.
Беседуя с нью-йоркскими друзьями по телефону, он искренне и взволнованно говорил им следующее:
— Я преуменьшал страхи Нормы. Никогда себе этого не прощу!.. Нет, дело тут вовсе не в беременности, она ничуть не боялась родов. Просто я хочу сказать, ее страхи были связаны совсем с другим. С Холокостом, с «еврейской проблемой». Она всегда была заворожена историей. Теперь я понимаю, что страхи ее не были преувеличенными или воображаемыми. В общих чертах ее страх сводился к интеллигентским опасениям…
Тут он умолк, почувствовав, что окончательно запутался. Часто дышал в трубку и понимал, что и сам находится на грани нервного срыва. Он и прежде замечал за собой, что в подобные моменты ему трудно подбирать нужные слова. Находясь в депрессии, Драматург, «мастер слова», вдруг терял свой волшебный дар; казался себе маленьким ребенком, беспомощно пытавшимся выразить словами расплывчатые мысли, плавающие у него в голове подобно мягким воздушным шарикам. Попробуй ухватить такой — тотчас же ускользает из рук.
— Многие из нас уже научились правильно истолковывать эти страхи. И тем самым побеждать их. Особенно в том, что касается трагичного смысла истории как таковой. Любое поверхностное суждение — и ты выходишь из этой схватки победителем! Но Мэрилин… то есть Норма… она не…
Господи, что же такое он хотел сказать?..
В больнице она почти все время молчала. Лежала с полузакрытыми, обведенными синими кругами глазами и напоминала тело утопленницы, плавающее у самой поверхности воды. Таинственное снадобье капало ей в вену, а из вены находило путь к сердцу. И дыхание у нее было таким слабым, что порой ему казалось: она не дышит вовсе. И тогда он сам впадал в странное гипнотическое состояние, как будто на мозг накидывали полупрозрачную белую вуаль. Ибо он был вконец измученным и уже далеко не молодым мужчиной, за одну неделю потерявшим в весе те пятнадцать фунтов, которые удалось набрать с начала женитьбы.