Book.

Сегодня ночью я был бы счастлив присоединиться к излюбленным торжествам моего царя, но не могу — за морем ожидает меня моя непорочная краса, моя будущая царица, и Наука, ревнивая любовница, требует, чтобы я, полулежа на походной кровати под простынями, украшенными коброй, грифом и сфинксом, охранял свою находку от бандитов и завистливых коллег, которые не замедлят прибыть, как только разнесется молва, а она непременно разнесется, потому что современный египетский трудящийся по природе своей крайне свободолюбив. Я встречу их с верным «вэбли» (бандитов) и улыбкой в тишине (Картера).

О, как мне будет приятно! Путь Картера — не единственный путь; мое здоровое и энергичное «я» в десять тысяч раз полезнее его вальяжности.

Я забегаю вперед. Как уже было сказано, время шутит шутки.

Итак, сначала мои люди увидели вот что:

РИС. «А»

ДВЕРЬ «А» ГРОБНИЦЫ АТУМ-ХАДУ, КАКОЙ ЕЕ УВИДЕЛ НЕИЗВЕСТНЫЙ РАБОЧИЙ 11 НОЯБРЯ 1922 ГОДА, КОГДА ТРУДОВЫЕ ПЕСНИ СТИХЛИ И ВНЕЗАПНО УСТАНОВИЛОСЬ ПУГАЮЩЕЕ, ВЕЛИЧЕСТВЕННОЕ МОЛЧАНИЕ

Местами дверь покрывал твердый, как кремень, земляной нанос толщиной в один фут и более. Но после нескольких часов работы долотом, щеткой и ситом перед нами возникла дверь — примерно пять с половиной футов в высоту и три фута в ширину (нужно послать Ахмеда купить линейку). Приблизительно на две трети высоты дверь возвышается над тропой на склоне и на одну треть скрывается под ней. После изматывающих часов нам открылось вот что:

РИС. «В»

РАЛЬФ М. ТРИЛИПУШ У ДВЕРИ «А» ГРОБНИЦЫ АТУМ-ХАДУ 11 НОЯБРЯ 1922 ГОДА

По получении перевода нужно заказать фотографическое оборудование.

Дверной проем совершенно девственный, совершенно нетронутый. Грабители никогда его не ломали, власти не реставрировали ни дюйма его поверхности. Что куда важнее, дверь не «запечатана». В том смысле, что на каменном блоке нет никаких намеков на картуши или символы царской власти, никаких следов профессионального охранителя гробниц. В мирные времена это было бы странно, но, учитывая то, что нам известно о последних днях Атум-хаду, безупречная непорочность двери — лишнее доказательство ее подлинности. Тот, кто закрыл эту дверь, кем бы он ни был, получил указание не оставлять снаружи отметок, по которым можно было бы определить личность обитателя гробницы (что дало возможность определить его личность мне — точно и безошибочно).

Уместно вспомнить — конечно, если (а я в этом вполне уверен) сегодняшней ночью я пишу эти строки у гробницы Атум-хаду, — что его похороны совпали с концом XIII династии, концом всей культуры, религии, жизни, Египта, надежды, времени. И хотя всего сотню лет спустя XVIII династия восстанет из пепла XIII, воссоздаст Египет и обновит его сияющее великолепие (буржуазная реставрация, китч Нового Царства, шикарная, однако фальшивая имитация, плац, где гарцуют пузатые коротышки-андрогины, предмет исследования ученых тихонь), в тот момент, когда умер Атум-хаду, когда завоеватели-гиксосы объявили себя царями страны, которую они были не в силах постичь, когда варвары устраивали маскарады и оскверняли храмы, пытаясь поклоняться богам, которые их презирали, — ставить государственные печати на двери гробницы Атум-хаду, последнего из египетских царей, и хвалиться его усыпальницей не было нужды. На гробнице Картера, когда и если он ее найдет, будут сплошные печати с иероглифическим эквивалентом слов «Тут спал Тут»; дверь Атум-хаду, напротив, оставили пустой и покрыли слоем быстросохнущей грязи; царь в это время, не тратя ни секунды, спешил в загробный мир.

Ощупав дверь по периметру, я обнаружил, что она плотно примыкает к скале. Дверь толщиной по меньшей мере в фут должна выдвигаться наружу цельным блоком. Этим я займусь завтра и буду заниматься до тех пор, пока не сделаю все грамотно, как сделал бы Картер. Отдадим старому неудачнику должное.

Между тем, пока я сплю под небом Атум-хаду и сторожу гробницу, Ахмед и рабочие разошлись по домам, чтобы выполнить ряд ответственных заданий. Жаль, что я не могу, подобно царям древности, вырезать у них языки и положиться на их вероятную безграмотность: задания должны быть выполнены, я не могу все делать один. Завтра они вернутся с веревками и упряжью, металлическими валиками, потребными для выкатывания двери, а также телегой с мягким настилом и брезентом, чтобы незаметно отвезти все перечисленное в мой особняк.

По правилам я должен связаться с Департаментом древностей, который вышлет инспектора по древностям, дабы тот принял участие в и установил надзор за надлежащим вскрытием, раскапыванием, расчисткой и каталогизацией гробницы, находящейся на территории моей концессии. Однако благодаря моему затянувшемуся гавоту с Лако я нахожусь в некотором затруднении и не вижу иного пути, кроме как продолжать начатое на свой страх и риск до тех пор, пока не пойму, какая помощь мне от него на деле требуется. Когда я это пойму, я вернусь в Каир и при личной встрече расскажу о найденных сокровищах. Я заполню все их бумаги, как полагается, заплачу умеренный штраф, подыграю им, когда они будут вымученно улыбаться и деликатно меня одергивать, и наслажусь сполна тем, как обстригают концессию Уинлока, дабы удовлетворить транспортные и исследовательские нужды экспедиции Трилипуша.

Завтра мы открываем гробницу!

КАБЛОГРАММА.

ЛУКСОР — Ч. К. ФИННЕРАНУ

БОСТОН, 11 НОЯ 1922, 17.58

ВЛАДЫКА ЩЕДРОСТИ, ПОБЕДА! НАХОДКА ДАРИТ НАС СВОИМ СИЯНИЕМ.

ОБЕСПЕЧЬТЕ ПЕРЕВОД К 22МУ. ПРОМЕДЛИТЕ С ПЕННИ — РИСКУЕТЕ ПОТЕРЯТЬ ГОРЫ ЗОЛОТА. РМТ.

Правду сказать, я покупал для вашей тетушки подарки. Самые обычные. Конечно, я их все записывал на счет фирмы, ведь Маргарет была главным источником информации. И она, скажу вам, принимала их все, ни секунды не мешкая; я же не был ослом. И вот пришел день, когда я решил приоткрыть карты, поведать о своих намерениях. В то самое утро, когда я раздумывал, как бы это сделать, меня, так сказать, призывают ко двору — Финнеран получил вести из Египта.

— Взгляните-ка, Феррелл, — сказал он, толкнув меня в кресло. — Кажись, мы с вами оба заблуждались насчет этого парня, и это — хорошие новости! — Он показал мне телеграмму от Трилипуша: этот черт нашел свою гробницу, или притворился, что нашел, и теперь его команда ее открывала, блеск драгоценностей, золотые горы… — Видели бы вы лицо Мэгги, когда я ей это показал! — сказал Финнеран, возбужденно размахивая телеграммой.

От возбуждения он не мог усидеть на месте, прыгал по кабинету, предлагал мне выпивку, которую держал под столом. Он никогда не говорил про свои опасения Маргарет… никаких упоминаний об Оксфорде… он умоляет меня… нет, он мне приказывает… Тогда я понял: ежели он в чем уверится — разом превращается в крепкого старого чертяку. Так вот, он мне приказывает поступать так, как он велит, потому что его решение ныне «реабилитировано».