— Ну, во-первых, ты скрылся со служебным оружием.
— Это не преступление.
— Как посмотреть. Обстоятельства бывают разными, — не согласился Ипатов и продолжил: — Во-вторых, ты совершил наезд на человека, и человек этот скончался в больнице.
— Я? Наезд на человека? Когда? — прищурился Проскурин. — Ну-ка, давай, Ваня, подробнее.
— Слушай, я ведь не у тебя в гостях, — наклонившись вперед, вдруг зло пробормотал Ипатов. — С меня довольно и твоих московских похождений. Между прочим, я из-за тебя в этой ж…е сижу. Если ты вдруг забыл.
— Я помню, Ваня, помню. Ты не нервничай. Рассказывай лучше.
— Примерно в пятнадцати километрах от Новошахтинска ты сбил человека.
— Ну да? А про «уазик» там ничего не говорилось, который я перевернул? А про гильзы на дороге от пистолета-пулемета «кипарис»? А про ребят в одинаковых пальто с липовыми удостоверениями особого отдела штаба округа и с этими самыми «кипарисами» под полой? А про то, что они стреляли по моей машине, об этом не упоминалось в ваших сводочках?
— О чем ты говоришь?
— Да о том самом, Ваня. Этот «пострадавший» хотел ухлопать меня и еще одного парня. На строящейся дороге. Кстати, дорожная бригада может это подтвердить.
— Какая дорожная бригада? Какая строящаяся дорога? Ты сбил пятнадцатилетнего парня на шоссе между Новошахтинском и Майском. Проскурин оторопел. Такого поворота он не ожидал.
— К тому же, — продолжал Ипатов, — двое свидетелей показали, что ты был в состоянии алкогольного опьянения.
— Ну да? Они, конечно, догнали мою машину и понюхали? Или взяли пробу на алкоголь?
— Нет, сказали, что ты притормозил, вылез из машины и подошел к сбитому. А когда эти двое подбежали и предложили вызвать «Скорую», ты их послал подальше. А одного ударил. Врач зафиксировал побои. Парень, кстати, оказался из органов, так что прибавь оказание сопротивления представителю власти. Это два. Потом ты прыгнул в машину и был таков. Хорошо, что они номер запомнили.
— А ребята молодцы, ничего не скажешь. И номер запомнили, и понюхать успели. Молодцы, — зло скривился Проскурин. — Так, ну и что дальше?
— Дальше недоносительство. Знаешь, что такое недоносительство?
— Прекрасно знаю.
— Хорошо. — Ипатов пожевал губами. — Тебе известно о каком-то преступлении, и ты не сообщил о нем властям. В смысле, знаешь, кто совершил и как. И плюс к тому укрываешь беглого преступника.
— Да ну? Это тоже свидетели показали?
— Перестань, — одернул его Ипатов. — Перестань, иначе я сейчас поднимусь и уйду. Теперь о том, что ты просил узнать. По поводу Семенова Алексея Николаевича, которому ты помог скрыться.
— Ну, допустим.
— Да не допустим! — рявкнул Ипатов так, что сидящая на соседней скамейке бабулька повернулась и удивленно посмотрела в их сторону.
— Ты потише, потише, не ори так.
— Ладно. Так вот, твой Алексей Николаевич Семенов — бывший «афганец», летчик, что-то у него там не в порядке с головой. Дислоцировался в авиачасти в Ключах. Тридцать первого декабря на боевом вылете он сбил своего товарища. Некоего Поручика. Майора Поручика. Тебе что-нибудь известно об этом происшествии?
— Ладно, ты дальше рассказывай. Это неважно: известно — неизвестно. Рассказывай.
— Свидетели показали, что Семенов с Поручиком почти не общались. Так, «здравствуй — до свидания» и разбежались. В этом ничего странного нет, они из разных частей. Поручик — из Ключей, Семенов — из Боброва. Так что делить им особенно нечего. В тот день, утром, они вместе летали на задание, и Семенову почему-то не понравилось, как себя этот Поручик в воздухе вел.
— А он себя хорошо вел? Примерно? В штанишки не писал? — хмыкнул Проскурин. Ипатов замолчал, поднялся и бросил:
— Все, Валера, до свидания. Я пошел.
— Ладно, ладно, Иван, успокойся, сядь. Не буду больше, не буду. — Проскурин вытер ладонью лоб. — Извини, у меня нервишки пошаливают. Все-таки я в дерьмо порядочное влип.
— Это уж точно, — кивнул Ипатов, но все же сел. — Говорят, комиссия была. Посмотрели и установили: во время дневного вылета Семенов, Поручик и еще двое офицеров вместе выполняли боевое задание. Уклоняясь от чеченской ракеты, Поручик случайно — заметь, случайно! — ударил своей ракетой по селению. Взорвал несколько домов. Но это война, Валера. Если бы майор не уклонился, он бы погиб. Конечно, этот пуск ракет… Однако на войне случается и не такое, согласись. Снайперы и те промахиваются.
— Да уж. Случается, и девчонок несовершеннолетних насилуют.
— Ну при чем тут это, Валера? — Ипатов вздохнул. — Короче, Семенов обозлился и потом в штабе при свидетелях кинулся на Поручика с кулаками, избил его. При этом он, между прочим, самовольно ввязался в бой и чуть не погубил себя и Поручика. А вечером поступил приказ: нужно было прикрыть взвод десантников, попавших в засаду на южной окраине. С этим штурмом катавасия вышла бог знает какая. Одним словом, они взлетели парой, а над нефтезаводом Семенов выпустил по самолету Поручика ракету. Ну, понятно, «сушка» на куски, но взрывом задело и «МиГ» Семенова. Тот катапультировался. Оба самолета упали прямо на горящую нефтеперегонную станцию, в огонь. Можешь себе представить, что там творилось.
— Могу, — кивнул Проскурин. — Ну и что дальше?
— А дальше посчитали, что и Семенов погиб. Понимаешь, спастись у него в такой ситуации шансов почти не было. Приехала комиссия, дали по шапке командиру полка, зачем, мол, посылал, а тот встал на дыбы, говорит: «А кого еще посылать?» У него по пятнадцать часов годового налета. Ночной полет один из самых сложных, не шутка. Техники сказали, что и Поручик, и Семенов — настоящие асы, действительно отличные летчики. Для подобного боевого задания лучше не найти. Вот и отправил командир полка их парой. Кто же знал, что все так обернется. Его, понятное дело, пожурили. Но наказывать строго не стали. Все ж таки людей спасал. Но по большому счету полковнику этому повезло.
— В чем?
— Да в том, что он погиб.
— Он погиб?
— А я разве не сказал? Дмитрий Федорович Муравьев погиб. Несчастный случай.
— В смысле?
— В смысле, сгоревшая машина в кювете, а в ней два обезображенных огнем трупа. Видимо, ехали ночью, лопнуло колесо, водитель не справился с управлением, и «уазик» опрокинулся с обрыва.
— Опознали?
— Конечно.
— А почему повезло?
— Люди из особого отдела получили сведения, что Муравьев перекачивал данные дудаевским боевикам. При осмотре и описи личных вещей в столе Муравьева среди служебных бумаг обнаружили разведданные на тридцать первое декабря и секретные списки: имена и фамилии офицеров, количество солдат и бронетехники в каждой группе, маршрут продвижения во время штурма, ну и так далее.