Шмель протянул охраннику накладную. Тот взял бумагу, прочёл её два раза, протянул задумчиво:
— Кто оплачивал-то? Что-то тут фамилия непонятная.
— Это диспетчера фамилия, село. Ваши-то небось по «безналу» оплачивали? Отец, ну ты быстрее соображай. Время-то тикает, а мне ещё два десятка окон полировать. Если не заказывали, я поехал. Мне лично ни жарко ни холодно. Работы меньше. Главное, что оплачено.
Охранник подумал о том, что если мытье окон действительно заказывали и тем более ОПЛАТИЛИ, то его, заверни он парня, ждет большой нагоняй. Потом фирма эта скажет: наш сотрудник приезжал, а какой-то ваш охранник дал ему от ворот поворот. Скандала не миновать.
— Ладно. Паспорт есть? — спросил охранник, воз вращая накладную.
— Смеешься, что ли? Только служебная карточка.
Охранник помялся, махнул рукой.
— Давай карточку.
Шмель протянул ему ламинированный картонный прямоугольник со своей фотографией. Охранник переписал данные в журнал, выдал Шмелю пропуск, на котором проставил время посещения, махнул рукой в сторону холла.
— Лифты справа. Поднимешься на двадцатый этаж, найдёшь двести тридцатую комнату. Спросишь Окунева. Он тебе скажет, чего и где. Понял?
— Понял. Двести тридцатая комната, — восхищенно пробормотал Шмель. — Во наплодили, на свою шею.
Он поднялся на двадцать первый этаж и пошёл по правой стороне коридора, заглядывая в каждый кабинет и спрашивая:
— Окунев здесь? Здесь Окунев?
Очевидно, ввиду утреннего часа народу было много. В каждом кабинете по нескольку человек. Шмель матерился беззвучно и поглядывал на часы. До контрольного времени оставалось чуть меньше пятнадцати минут. На крайний случай он мог подняться на балкон, но это лишние хлопоты.
Шмель постучал в очередной кабинет. Тихо. Осторожно нажал на ручку двери. Заперто. Отлично. То что надо. Достав из кармана длинную, заточенную на конус 486 стальную пластину, Шмель вогнал ее между створками, налег плечом, и… дверь распахнулась. Снайпер вошел в кабинет, аккуратно прикрыл за собой дверь. Комнатка была не слишком большой и принадлежала, видимо, чиновнику средней руки. Распаковывая сумку, Шмель подошел к столу, взглянул на перекидной календарь. Самой первой записью было «10–10. Итальянцы». Итальянцы — это серьезно. Иностранцев у нас любят даже больше, чем раньше, во времена великих застолий.
Шмель открыл окно, поставил сошки на подоконник. Расстояние до цели — тысяча четыреста метров. Он произвел корректировку с учетом горизонтального и вертикального отклонений. Вложил три патрона в обойму. Передернул затвор. Площадь как на ладони. Единственное неудобство — практически не видно лица, но в этом случае у Шмеля было описание жертвы. Рост, цвет волос, фигура.
Шмель оторвался от прицела и посмотрел на часы. Пять минут.
* * *
Бордовая «четверка» медленно въехала на стоянку, подкатилась к самому вокзалу и остановилась у тротуара. Тонколицый повернулся к Молчаливому и улыбнулся:
— Ну что, мы готовы?
— Готовы, — ответил тот.
— Как только я встану на эскалатор, поезжайте прямо и припаркуйтесь у выезда со стоянки. Если заметите что-нибудь подозрительное, немедленно уезжайте. Понятно?
— Понятно, понятно. — Киноактёр кивнул и указал через стекло: — Вон то — не его тачка стоит?
— Может быть, его, — согласился Тонколицый, открывая дверь. — Ничего страшного. Он захочет убедиться, что акции на месте, и будет ждать, пока мы выйдем с его сумками. Ему ведь неизвестно, как мы выглядим. Может быть, я скромный южный торговец анашой? — Тонколицый засмеялся. — Всё. Тронулся.
— Давай. — Молчаливый перебрался за руль.
Тонколицый вышел из машины, открыл заднюю дверь, вытащил две объёмистые сумки и зашагал к вокзалу.
* * *
«Я подался вперёд, кивнул:
— Это они. Пётр на переднем сиденье. Я его узнал.
— Погоди, не суетись. — Сергей Борисович внимательно поглядывал вокруг. — Так, наши друзья зашевелились. — Он посмотрел в зеркальце заднего вида. — Ты, помнится, говорил, что акции сперла другая группа?
— Говорил, — согласился я.
— Тогда что, по-твоему, у него в сумках?
— Ума не приложу.
— Твоя версия ошибочна.
Ошибочна ли? Не знаю. Мусоровозку я видел собственными глазами и четко заметил, что она уехала сразу после первого взрыва. Если же „взломщики“ проникли в квартиру раньше, то зачем им вообще понадобилось взрывать стену? Чтобы милиция побыстрее подъехала? И потом… Еще неизвестно, что у них в сумках. Может быть, белье из прачечной или старые газеты… Чёрт побери!
— Я знаю, что у него там! — вырвалось у меня.
— Что?
— Резаная бумага! Вот что! Газеты, тряпки. Они просто морочат заказчику голову, понимаешь? У них ничего нет. Но заказчик не знает о второй группе и считает, что бумаги у них. Этот банкир привёз им деньги, а они ему — липу.
— Нет, — покачал головой Сергей Борисович. — Фролов не такой „лох“, как ты думаешь. Его на туфту не купишь. Он ни за что не привез бы деньги, не убедившись, что акции у похитителей. Эти парни сперва должны были что-то ему предъявить. Ну, может быть, не все акции, но хотя бы часть. Фролов даже десятку бумаг не поверит. Ему надо показать штук сто, а лучше двести. Тогда да, он привезет деньги. Ты ошибся.
— Нет. Тут что-то не так. Они его провели.
Сергей Борисович посмотрел на меня внимательно, ткнул пальцем в сторону удаляющегося Тонколицего.
— Ты его видишь?
— Вижу.
— Что у него в руках?
— Сумки.
— Терпеть не могу людей, которым не хватает мужества признать, что они ошибаются.
Что на это можно ответить? Когда такой человек, как Сергей Борисович, уверен, убежден в своей правоте, не стоит утруждать себя поисками аргументов. Я вздохнул и отвернулся».
* * *
Фотограф щёлкал камерой. Ему было не слишком удобно. «Жигули»-пикап перекрывались алюминиевыми стойками рам. Вот мимо, держа в руках две увесистые сумки, прошел Тонколицый. Фотограф щёлкал затвором не переставая. Тонколицый идёт через зал. Тонколицый подходит к эскалатору.
— Я его взял, старик, — бормотал фотограф. Чистейшие эмоции без всяких примесей. — Кадр просто классный! Ракурс, перспектива! Этого парня сегодня по телевизору показывали, да? Точно, старик? Показывали?
— Показывали, показывали, — торопливо кивнул Андрей. — Ты снимай давай.
— Побежали вниз, старик! Он ведь в камеру хранения пошёл.
— Стой тут. Следи за машиной Фролова. Ты понял?
— Понял, конечно. Хорошо, старик. Ты прав. Ты прав. Буду смотреть за «Линкольном».