Когда он потирал лицо или руки, его кожа надолго замирала в навязанной ей позиции, образуя долины и гребни, будто высеченные в мягкой веснушчатой плоти.
Когда старый доктор поднес к губам чашку, Констанс узрела под его манжетой нарост на круглой кости запястья: гладкий купол вздувшейся плоти, розовый от содержимого и силы кожного натяжения, одновременно притягивал и отвращал взгляд.
Джозеф наконец обрел дар речи:
— Констанс, пожалуйста, не давай доктору Майлзу заскучать. Я, к сожалению, напрочь позабыл… — Остаток лжи ускользнул от ее внимания, ибо, в первых же словах почуяв ровное биение неправды, она поняла, что с самого прибытия он намеревался оставить ее и доктора Майлза наедине, теперь же его отговорки наконец вызрели.
Оправдание и отбытие Джозефа (и улыбчивое сожаление, лобзание, проявление кроткого великодушия Констанс) миновали во мгновение ока, будучи разыграны под Майл зовым заметливым взором. Она стояла у испещренного дождем окна, наблюдая бегство мужа в бурю и сырость.
— Какая жалость, бедный мой, дорогой мой, в такую погоду.
Застыв спиной к комнате, она исследовала отраженного доктора в оконном стекле, где увидела, как он в свой черед исследует ее.
— У вас есть дочь, не так ли? Мистер Бартон рассказывает о ней с такой гордостью, с такой любовью…
Итак, все начнется внезапно, не успеет она даже развернуться. Пока его вопросы выползали из своей пещеры, она придала липу должное выражение. Благонравен ли ребенок? Правда ли, что мать наделила его красотой, а отец — манерой держаться? Девочка определенно должна радовать свою мать. Ведь мать действительно довольна, или же нет? Либо?.. Нельзя ли отведать еще лимонного пирога? Взволнована ли Констанс чем-либо? В самом деле? Жизнь видится ей такой уж беззаботной? Она извинит навязчивое стариковское любопытство, дружеское любопытство, ибо он таит надежду сделаться в ее глазах другом. Она видит его именно таковым? Превосходно.
Не желает ли она посетовать о чем-нибудь на ушко благоразумному другу, как то позволяет себе большинство жен? В этом районе воспитывать ребенка сам бог велел; часто ли они гуляют вместе на свежем воздухе? А кто играет на фортепьяно? Не сыграете ли вы для меня?
Именно сегодняшним вечером, когда обещанное Энн разрешение брезжило всего в нескольких часах, этот мужчина был призван, дабы проникнуть в подозрения Констанс и прицениться к ее замыслам. Джозеф заслал шпиона, желая подластиться к ней — способом решительно неправдоподобным более — и извлечь из нее знание о том, что в их доме расшаталось. Она была ощупываема очередным доктором, коего ее супруг выбрал и осмотрительно оплатил, подвесив на выходе солнечный соверен. Прикидываясь добряком, этот мужчина станет разведывать и вынюхивать, пока не удовлетворит Джозефа сообщением, будто она безмятежна, невежественна и остается бестолковой жертвой мужа.
Констанс изучала фальшивое лицо гостя и вспоминала детский стишок о сговоре католиков против королевы Елизаветы; то был вялый сигнал услужливой памяти, передаваемый из Приюта: «Сделка была заключена, пьесу сыграть осталось, / Ужас вселив в силы добра, зло над ним посмеялось, но королева добрая Бесс ничего не боялась».
Любящая жена беспечно ответит на любые вопросы.
Любящая жена будет весела, если от нее ждут именно этого, полна надежды, если нет, местами она может даже пунцоветь, называть старика «озорным», лучась глазами и маня лимонным пирогом. Сегодня ночью всему этому будет положен конец. Энн обещала.
— Вы для меня не сыграете? — настаивал доктор Майлз. Констанс избрала легчайшую мелодию, коя только шла ей на ум, гавот, и была подарена шлепаньем древней рукоплещущей плоти.
— Мистер Бартон поведал мне, что вы видели, как он работает, — сказал Майлз, не успело последнее созвучие угаснуть. — Это зрелище вас огорчило? Когда представление умозрительных бесед во плоти внезапно открывается взору, оно способно сбить с толку.
Сколь разумно саван речей облекал его мысль! Ибо проблема дома состояла именно в представлении умозрительных бесед во плоти.
— Вы находите, что я сбита с толку, доктор Майлз? — поддразнила она. — Работа Джозефа по сути своей необычайно важна, однако не просите меня объяснить, в чем ее смысл. Я знаю лишь, сколь горда его трудами.
Лимонные крошки пристали к перепончатым уголкам ветхого рта.
— Миссис Бартон, вы очаровательная женщина и весьма счастливая жена. Редкий муж заботится о здоровье своей половины подобно вашему супругу. — Она охотно согласилась. — Беспокоит ли вас что-то в его связи? Может быть, вы его боитесь?
— Поистине забавный вопрос! С какой стати я стала бы бояться Джозефа… иное дело — за него. Раз уж вы спросили, скажу не таясь: печальная истина заключена в том, что Джозеф работает слишком усердно. Он, я боюсь, чрезмерно заботится о благополучии семьи, в то время как у него есть множество других, более важных дел.
Она ощущала его пристальный взгляд. Она его не убедила. Она подлила еще чаю.
— Я разумею, миссис Бартон… благодарю вас… я разумею, что зачастую жены людей науки, а равно мужчин, побывавших на войне, находят, что их мужья холоднее, нежели те бравые господа, с коими они шли под венец в церковной белизне.
— О, доктор, это означает, что вы не знаете мистера Бартона. Холоден? Он итальянец. Южанин, чья кровь горяча!
— Чудесно! — Старик милостиво захихикал. — Горячая кровь! Еще кусочек вашей отменной стряпни…
— Ради столь азартного человека я готова стоять у печи день и ночь.
Он отослал ее в кухню намеренно; она вернулась, дабы вновь подвергнуться атаке.
— Мистер Бартон поведал мне, что вы получили образование в благотворительной школе. Надо думать, освоение далось вам небезболезненно…
— Безграничное добросердечие Джозефа, — ответствовала она, ничуть не изумившись наружно тому, что муж разоблачил ее происхождение, — не знает себе равных.
Сокрытие недовольства ей зачтется, ибо такова была очевидная цель доктора Майлза: побудить ее роптать, а затем, потихоньку одурманивая раствором поддельного сострадания, изобличить ее осведомленность и ее слабость.
— В понедельник ваш ребенок отправляется в школу. Вас это огорчает?
— Огорчает? Скажу как на духу, доктор Майлз, матери непросто видеть, как взрослеет ее дитя, ибо взросление каждодневно доказывает, что время скоротечно и труд всей моей жизни близится к завершению. Но огорчение? Со всей определенностью — нет. Я надеюсь, дитя станет учиться так рьяно, как того желает ее отец.
Исподволь взиравший на Констанс чужак был сведущ во всякой подробности ее жизни: Приют, посещение лаборатории, обучение Ангелики четыре дня спустя.
Констанс нечего было отрицать, кроме лишь одного: она уясняла истинное значение каждого слова.
— Случается так, — продолжил он, и веко его развило нервический тик, заставив тонкую пожухшую кожу наскакивать на черную радужную оболочку, — что человек оправданно испытывает необходимость в отдыхе.