— Здравствуйте, Анечка, — подошел, придержал за локоток, гостеприимно отодвинул стул, приглашая садиться. — Рад вас видеть.
— Я тоже рада, Юрий Иванович, — улыбка Анны была сдержанной.
— Вы похорошели, — направляясь к своему креслу, произнес он. — Чего, увы, нельзя сказать обо мне. Сидячий образ жизни берет свое. — Анна не стала комментировать последнее заявление. — Знаю, знаю, вы скажете: «Есть теннисные корты, бассейны, беговые дорожки». Увы, увы и еще раз увы. Не хватает времени даже с сынишкой в поход сходить. Что уж говорить о регулярных занятиях спортом. — Он устроился в кресле, поерзал, стараясь раствориться в скрипучей коже сиденья. — Итак, вернемся к нашей проблеме. Вы принесли список?
— Конечно. Анна достала из сумочки блокнот, вырвала листок с фамилиями. Юрий Иванович взял его, прочел, покивал, нажал кнопку интеркома.
— Сережа, зайдите, пожалуйста, ко мне. Не прошло и минуты, как в кабинет вошел мужчина, одетый в джинсовый костюм и толстый свитер. Лицо парня украшала живописная бородка и длинные волосы.
— Здравствуйте, — кивнул он Дрожкину и Анне.
— Сережа, проверьте этих людей по нашей картотеке.
— Хорошо, Юрий Иванович, — парень взял листок и, еще раз стрельнув в Анну любопытным взглядом, вышел.
— Компьютерный гений, — прокомментировал «явление» Юрий Иванович. — Может добыть любую информацию, исключая, разумеется, линии ФАПСИ и ФСБ. У нас богатейшая картотека. Мы фиксируем абсолютно все данные, так или иначе попадающие в сферу нашего внимания. Возможно, кто-то из сотрудников вашей «бухгалтерии» уже успел «наследить» раньше. Выпьете что-нибудь?
— Нет, спасибо, — покачала головой Анна. — Я тороплюсь.
— Ну что же… — Юрий Иванович деликатно вздохнул. — Очень жаль, что Георгий Андреевич не обратился раньше. Думаю, я сумел бы помочь.
— Если вы сумеете помочь нам сейчас, Георгий Андреевич не расстроится, — заметила Анна, поднимаясь. Юрий Иванович засмеялся.
— Я на это надеюсь, — и тут же озаботился: — Перезвоните мне вечером. Возможно, уже появится какая-то информация.
— Обязательно. — Анна представила, что ей придется все это время гулять по улице. Возвращаться домой она не собиралась. — В котором часу?
— Часиков в девять.
— Хорошо. Юрий Иванович с настойчивостью альпиниста выбрался из кресла, торопливо подошел, галантно поцеловал руку. Анна улыбнулась, вышла в коридор. И снова яркие витражи и видеокамеры. Улыбчивый клерк и угрюмый охранник на входе. Анна спустилась по ступеням, посмотрела на часы. До вечера у нее уйма времени.
* * *
Конякин обещание сдержал. Впрочем, Жигулов учитывал подобную возможность и был готов к очередному витку неприятностей. Тем не менее, когда без четверти десять Михмихыч вызвал его к себе, он почувствовал досаду. Как-то не хотелось верить, что по звонку одного идиота милицейские чины готовы прыгать, как собачки в цирке. Михмихыч сидел, подперев подбородок рукой, и глазел в окно, за которым серые голуби демонстрировали в сером же небе чудеса высшего пилотажа. На жигуловское «разрешите» бормотнул безрадостно:
— Заходи, голуба, заходи. — А когда тот вошел в кабинет, добавил: — Присаживайся. Ну, докладывай.
— О чем докладывать-то? — сыграл «дурня» Жигулов.
— Ты мне-то брось ваньку валять. Сам знаешь о чем. — Михмихыч повернул голову, вперился в Жигулова тяжелым немигающим взглядом. — Что там у вас произошло?
— Где? — сделал удивленные глаза тот.
— Слушай, Анатолий Сергеич, — ровным, не предвещавшим ничего хорошего голосом сказал Михмихыч. — Я что, на дурака похож?
— Да нет, товарищ полковник. Не похожи.
— Слава Богу, — Михмихыч снова отвернулся к окну. — Ну а раз не похож, значит, и нечего из меня дурака делать. Давай, голуба, выкладывай. Жигулов подумал и… выложил. Все начистоту. Михмихыч выслушал его молча, вздохнул, взял ручку, листок, принялся вычерчивать вензеля. Пауза затягивалась.
— М-да, — наконец выдохнул Михмихыч. — Ситуация.
— А что такое? — спросил Жигулов.
— Да вот, знаешь, звонили тут из управления. Как раз насчет этого эпизода. Только мне совсем другие сведения передали.
— И какие же?
— Нахамил уважаемому человеку, оскорбил, без законных на то оснований отказался выдать украденную машину после проведения опознания.
— Я же объяснил, как было дело. И свидетели имеются. Кстати, майор Григорьев при опознании присутствовал. Так что вашего «уважаемого» вполне можно привлечь к ответственности за клевету.
— Попробуй, голуба, попробуй, — кивнул Михмихыч и красноречиво сцепил пальцы рук в кулак. — Только смотри, как бы хуже не сделать.
— Но вы-то мне верите?
— Я с тобой, голуба, юлить не буду. Верю я тебе или нет, большой роли не играет. Ты ведь систему хорошо знаешь. Кто начальник, тот и умный. Ну подашь ты в суд. И что дальше? Свидетели твои заявят, что стояли далеко и подробностей вашего разговора не слышали. Общественность крик поднимет, мол, требуем остановить милицейский произвол, снова власть притесняет беззащитных граждан. Про Борис Саныча Григорьева — при всем моем к нему уважении — скажут: «Дело ясное, круговая порука». И останешься ты, голуба, у разбитого корыта. Это в лучшем случае. В худшем — турнут за служебное несоответствие. Так-то. — Михмихыч вздохнул. — Пока суд да дело, столько грязи на тебя выльют — век не отмоешься. Прав ты, виноват, никто и не вспомнит. — Жигулов потянулся за сигаретами, но вовремя спохватился. — Да кури, чего там, — махнул рукой Михмихыч. Жигулов размял сигарету, щелкнул зажигалкой, затянулся.
— И что вы предлагаете?
— А черт его знает, — развел руками полковник. — Другому бы посоветовал плюнуть, извиниться перед этим… и забыть все, как страшный сон. Но ты же у нас принципиальный, извиняться не станешь?
— Нет, — ответил Жигулов. — Не стану.
— То-то и оно, голуба, — вздохнул Михмихыч. — То-то и оно. Тогда такой вариант: я отстраняю тебя от ведения этого дела. Поскольку ты им официально не занимаешься, контачить с потерпевшим тебе без надобности. Поработай над чем-нибудь другим. Ты по валюте копать начал?
— Начал, — поджал губы Жигулов.
— И как? Зацепки реальные есть?
— Кое-что, по мелочи.
— Отлично. Вот и займись своей валютой, голуба. Понадобятся люди, возьмешь… Кого же тебе дать-то? Сотрудники, понимаешь, сейчас на вес золота… Вон, Олега Поликарпова возьмешь, так? А дело об угоне передашь Спирину. Глядишь, само собой утрясется.
— Значит, отстраняете? — повторил Жигулов, гася окурок в пепельнице.
— Мне, голуба, на старости лет лишняя головная боль без надобности. А если ты у нас сильно гордый, — хмыкнул Михмихыч, — можешь накатать «по собственному». Ей-Богу, подпишу без звука. Так как? Что выбираешь?