— Они в кухне. Разговаривают. Один голос принадлежит взрослому мужчине, другой — взрослой женщине. Ребенок тоже там. Женщина говорит, чтобы девочка села за стол. Они собираются ужинать.
— Хорошо. Подождем, пока усядутся, потом войдем. — Он повернулся к Петре. — Нам не нужно много шума, поэтому войдем, когда они будут заняты едой.
Петра кивнула:
— Нам совсем ни к чему ситуация с заложником.
— Правильно, — подтвердил командир, выбивая пальцами чечетку на бедре. — Господи, ненавижу ждать.
Пару минут они оба напряженно молчали, потом телефонист сказал:
— Женщина подает еду… Она садится и присоединяется к мужчине и девочке. Да, все за столом.
Командир схватил рацию:
— Говорит Ка-один. Приказываю всем: вперед! Повторяю: вперед.
Жестом он показал Петре, чтобы она следовала за ним, и они вместе одолели двадцать ярдов к воротам. Вокруг дома двигались смутные тени, изредка освещаемые неярким светом из окон с задернутыми занавесками. Неожиданно тишину разорвал удар гидравлического тарана по тяжелой деревянной двери, после чего послышались крики:
— Полиция! Всем оставаться на местах! Сначала разлетелась в щепки дверь, потом раздался хрустящий звук дымовых гранат. После этого послышались приглушенные крики и звук, которого Петра боялась больше всего. Это был выстрел. В ужасе она повернулась к командиру.
— Дробовик, — сказал он.
И сразу же Петра услышала автоматные очереди. Потом наступила тишина.
— Что происходит? — крикнула она.
— Полагаю, выстрелил фермер, прежде чем его уложил один из наших. Не волнуйтесь, боя не будет. — Зашумела его рация, и он поднес ее к уху. Петра не разбирала слов, но голос был взволнованный. — Сейчас буду. — Он похлопал Петру по плечу. — Пойдемте. Все закончилось. Девочка у них.
Петра последовала за командиром. Из открытой двери, висевшей на одном шпингалете, все еще шел дым. Когда они подошли совсем близко, из дома вышел мужчина в униформе с плачущим ребенком на руках. Петра подбежала и забрала у него девочку.
— Все хорошо, Таня, — проговорила она, гладя немытые волосы малышки. — Я отвезу тебя к маме.
Командир исчез.
— Что случилось? — спросила Петра у офицера, который принес Таню.
— Безмозглый ублюдок начал стрелять. Ранил нашего парня в руку и ногу. Надеюсь, ничего серьезного.
— Что с Матичем? — спросила Петра, покачивая плакавшую Таню.
Офицер сделал жест, словно перерезая себе горло:
— У нас не было выхода. Чертова работа. Иногда такое случается, но не подумайте, что мы все время стреляем.
— А что делать, если на тебя наставляют оружие? — посочувствовала парню Петра. — Послушайте, мне надо увезти отсюда девочку. Скажете вашему командиру, что я уехала? Нам нужно сочинить рапорт, но думаю, это подождет до утра.
Он кивнул:
— Я все передам.
Петра зашагала прочь от фермы, жалея, что ее машина припаркована довольно далеко. С каждым шагом Таня становилась все тяжелее, и Петра не знала, хватит ли ей сил донести ребенка до места. «Ну и денек», — подумала она, с трудом передвигая ноги. И вдруг она вспомнила, что давно не слышала ничего о Кэрол. Наверное, ее ждет рапорт о вчерашней встрече Кэрол с Радецким, но, чтобы добраться до почты, ей потребуется еще пара часов. Надо доставить Таню к матери и убедиться, что им ничто не грозит. А завтра она организует первый допрос Марлен, и, дай бог, чтобы у них было достаточно улик для суда над Радецким в Германии, а не в либеральной Голландии.
Предстоит тяжелая работа. Но стоит потрудиться, чтобы посадить Радецкого на скамью подсудимых и надолго отправить за решетку. Петра усмехнулась, несмотря на сильную боль в спине. Господи, до чего же она любит свою работу.
* * *
Наконец-то Кэрол могла отдохнуть. Марийке долго продержала ее у компьютера, заставив подробно писать о деятельности всех и каждого, и Кэрол было неприятно, что она почти ничем не могла помочь ей. Нечего беспокоиться, одернула она себя. Потом она провела какое-то время в роскошной ванной и впервые со дня приезда в Берлин позволила себе по-настоящему расслабиться. К тому же она обнаружила кабельное телевидение с английскими фильмами по вечерам, так что легла на диван в шелковом кимоно Кэролин Джексон, решив насладиться черным юмором «Неглубокой могилы» [18] с бокалом белого вина «Сансерр».
Едва Кристофер Экклстон спрятался с деньгами, как зазвонил домофон. Удивленная Кэрол убрала звук, лениво поднялась и пошла к двери. Единственный, кто может звонить, это Радецкий, подумала она. Видеть его у нее не было настроения, да и одета она была не для свидания, но решила все же отозваться, а потом отделаться от него.
Она взяла трубку:
— Кто это?
— Это я, Тадеуш. Могу я подняться?
— Тадзио, я работаю. Мы не можем встретиться завтра?
— Мне надо увидеть тебя. И у меня совсем немного времени, потому что через час мне надо быть на телевидении.
Час выдержать можно, подумала Кэрол, после чего нажала на кнопку, открывая дверь, и ушла в спальню. Она знала, что нельзя в кимоно встречать Радецкого. Поэтому быстро натянула свободные брюки, застегнула бюстгальтер и взялась за спортивную рубашку, когда он постучал в дверь. По дороге к двери Кэрол через голову натянула рубашку, после чего впустила Радецкого.
Не теряя времени на разговоры, он схватил ее в объятия и принялся грубо, больно целовать в губы. Он вошел в квартиру, толкая Кэрол перед собой, и ногой захлопнул входную дверь. Кэрол, высвободив губы, откинулась назад и нервно рассмеялась.
— Эй, что это? Как-то так, вдруг!
— Я весь день думал о тебе, — сказал Радецкий. В его голосе она услышала незнакомое напряжение. — Знаю, тебе нужно время, но я схожу с ума. Я очень тебя хочу. Не могу есть, не могу спать.
Она чувствовала требовательное, сильное прикосновение его рук к своему телу и не могла ничего поделать. Он целовал ее в шею, больно покусывал ухо.
И Кэрол испугалась. Такого она не предвидела в своем мысленном сценарии. Себя она контролировала, однако чувствовала, что власть ускользает от нее.
— Тадзио, подожди, — жалобно попросила она.
— Почему? Вчера вечером ты хотела меня не меньше, чем я хотел тебя. Я знаю. Я чувствовал это. Почему же ты просишь подождать?
— Я не готова, — ответила Кэрол, пытаясь разорвать его объятие. Однако он был сильнее и крепко прижимал ее к себе.
— Сама знаешь, что готова, — сказал он с нежностью в голосе. — Я не хотел напугать тебя.