Рывками он вывел машину с места парковки и направился в сторону Променада, двухмильной полосы, идущей вдоль дебаркадера. Огни уличных фонарей слились в одно оранжевое пятно, алые буквы сделанной ими надписи на лобовом стекле стали черными на просвет, а он мчался, со скрежетом переключая скорости. Он так хохотал, что не мог толком разглядеть улицу.

Конец Променада настал невероятно быстро. Он резко вывернул руль направо и, каким-то образом ухитрившись не потерять контроль при повороте, объехал автобусную стоянку. К счастью, на дороге было мало машин: большинство людей предпочли в этот промозглый февральский вечер сидеть дома. Он нажал педаль газа и пулей помчался по Инвертильскому шоссе, под железнодорожным мостом, мимо Джобэйнс-роуд.

Безумная скорость и стала причиной его несчастья. Когда дорога пошла вверх к левому повороту, на пути оказалась замерзшая лужа, и машина вдруг пошла юзом. Время словно замедлило свой бег, машина в медленном вальсе развернулась на триста шестьдесят градусов. Верд рванул руль, но это только ухудшило ситуацию. На лобовое стекло вдруг наехал крутой травянистый склон, машина перевернулась набок, а он с размаху рухнул на дверцу. Ручка стеклоподъемника больно ударила его по ребрам.

Верд понятия не имел, сколько времени пролежал так, ошеломленный, задыхающийся от боли, растерянно вслушиваясь в «тик-тик» остывающего в ночном воздухе мотора. Потом он увидел, как дверца над его головой откинулась и в проеме возникли головы Алекса и Зигги. Они испуганно смотрели вниз.

— Ты, кретин, — прокричал Зигги, едва понял, что с ним ничего непоправимого не произошло.

Каким-то образом Верду удалось приподняться, и друзья вытащили его, орущего от боли в помятых ребрах. Он лежал, тяжело дыша, на мерзлой траве, и каждый вздох отзывался острой, как укол ножа, болью. Потребовалась минута или две, чтобы он осознал, что на дороге за его покалеченным «эскортом» стоит «остин-аллегро», огни которого бросали на происходящее странные тени.

Зигги поднял его на ноги и помог сойти по склону.

— Ты, фигов тупица, — не замолкая, твердил он, засовывая его на заднее сиденье «аллегро». Сквозь мучительную пелену боли Верд услышал, как переговариваются друзья.

— Что мы будем теперь делать? — спрашивал Брилл.

— Алекс отвезет вас назад на Променад, и вы поставите эту машину туда, откуда взяли. Потом вы отправитесь по домам. О'кей?

— Но Верд ранен, — запротестовал Брилл. — Его нужно отправить в больницу.

— Ага. Давайте объявим всему свету, что он попал в аварию. — Зигги склонился над Вердом, поднес руку к его лицу. — Сколько видишь пальцев, кретин?

Все еще плохо соображая, Верд простонал:

— Два.

— Ясно? У него даже сотрясения нет. Поразительно. Я всегда считал, что у него между ушами бетон. У него только ребра зашиблены, Брилл. Все, что смогут сделать в больнице, это дать ему обезболивающее.

— Но его всего скрючило. Что он скажет дома?

— Это его дело. Может сказать, что упал с какой-нибудь лестницы. Что угодно. — Зигги снова склонился над Вердом. — Тебе придется улыбаться и терпеть, кретин.

Верд, морщась, приподнялся и сел:

— Я справлюсь.

— А что будешь делать ты? — спросил Алекс, садясь за руль «аллегро».

— Я даю вам пять минут, чтобы убраться. А потом я подожгу эту машину.

Тридцать лет спустя Верд все еще помнил потрясенное лицо Алекса.

— Что?!

Зигги потер лицо ладонью.

— Она вся в наших отпечатках. И еще наша торговая марка на ветровом стекле. Пока мы просто писали на стеклах, полиции было лень нами заниматься. Но украденный и разбитый автомобиль… Думаешь, они отнесутся к этому как к шутке? Мы должны его сжечь. Он все равно разбит вдребезги.

Возразить было нечего. Алекс завел мотор и поехал, как по маслу. Много дней спустя Верд наконец надумал поинтересоваться:

— Где ты научился водить?

— Прошлым летом. На побережье Барры. Под руководством моего двоюродного брата.

— А как ты запустил «аллегро» без ключа?

— Ты что, не узнал машину?

Верд покачал головой.

— Это же машина Сэмми-Сила.

— Учителя по слесарному делу?

— Вот именно.

Верд ухмыльнулся. На первом же занятии по слесарному делу он показывал им, как изготовить магнитный ящичек для запасных ключей, прикреплявшийся ко дну автомобиля.

— Вот повезло.

— Конечно, тебе повезло, дурила. Это Зигги его заметил.

«Да, все могло быть иначе», — размышлял Верд. Без Зигги, как всегда пришедшего на помощь, он попал бы за решетку и был бы поставлен на учет в полиции за правонарушение… Вся жизнь пошла бы под откос. Но Зигги не бросил его, Зигги нашел способ его выручить. И, делая это, сильно рисковал. Поджог чужой машины был для честолюбивого и, в сущности, законопослушного парня настоящим геройством. Но Зигги не колебался.

Теперь Верд должен отплатить за это и многие другие благодеяния. Он скажет речь на похоронах Зигги. Он будет говорить о раскаянии и прощении. Спасать Зигги было поздно, однако с Божьей милостью он, может быть, успеет спасти другую заблудшую душу.

23

Ожидание давалось Грэму Макфэдьену лучше всего. Его приемный отец был страстным орнитологом-любителем, и мальчик вынужден был проводить долгие часы в ожидании момента, когда появится наконец любопытный экземпляр, на который стоит взглянуть в бинокль. С раннего детства он научился как бы замирать… лишь бы не быть мишенью острого отцовского сарказма. Попреки били его так же больно, как кулаки, и Макфэдьен делал все возможное, чтобы их избежать. С ранних лет он приобрел еще один полезный навык — умение одеться по погоде. Так что, даже проведя большую часть дня под порывами холодного северного ветра, кидающего в лицо колючую снежную крупу, он очень уютно чувствовал себя в пуховике, подбитых шерстью штанах из водоотталкивающей ткани и крепких туристических ботинках. Еще он был рад, что захватил с собой складной стульчик, потому что его наблюдательный пост не мог предложить в качестве сиденья ничего, кроме надгробий. А сидеть на надгробии было как-то неприлично.

Он увильнул от работы. Для этого пришлось лгать, но тут уж ничего не поделаешь. Он понимал, что подводит людей, что его отсутствие может привести к срыву договорных сроков. Но есть вещи, ради которых можно наплевать на любой контракт. И никто не заподозрит такого добросовестного работника в симуляции. Лгать, как и сливаться с окружающей обстановкой, он умел отлично. Вряд ли Лоусон усомнился в его словах, когда он уверял, что любит своих приемных родителей. Бог свидетель, он пытался их полюбить. Но их постоянное недовольство им убило его привязанность. Он остался одиноким и безмолвным. С настоящей матерью наверняка все было бы иначе. Но его лишили шанса это испытать. И теперь он тешил себя фантазией, что каким-то образом заставит кого-то за это заплатить. Он так надеялся на разговор с Лоусоном, но некомпетентность полиции выбила у него почву из-под ног. И все же Макфэдьен продолжал упрямо идти к своей цели. За годы составления компьютерных программ он научился настойчивости.