— Но ты решил, что не можешь позволить себе захотеть меня, да? — говорю я голосом жестким и обвиняющим. — Ты предал мою любовь. У тебя не хватило смелости выбрать любовь, которая возвысила бы нас обоих. Нет, ты проигнорировал свое истинное «я» и ушел к какой-то дуре, маленькой низкопробной уличной твари. Неужели тебе не ясно? Я единственный в мире человек, кто понимает, действительно понимает, что тебе нужно. Я могу дать тебе экстаз, но ты предпочел выбор безопасный, жалкий. У тебя не хватило мужества для брака верных умов и тел, не так ли?
По его вискам текут струи пота, хотя в погребе прохладно. Я подхожу и глажу его, провожу рукой по бледной мускулистой груди, пальцы мои быстро касаются его паха. Он конвульсивно дергается, в его темно-синих глазах мольба.
— Как мог ты предать то, что было у тебя в сердце? — шиплю я, запуская ногти в мягкую плоть над жесткими завитками темных волос на лобке.
Он напрягается под моим прикосновением. Это ощущение вызывает во мне трепет. Я убираю руку и с восхищением смотрю на алые полумесяцы, оставленные на его коже моими ногтями.
— Ты знаешь, что принадлежишь мне. Ты говорил мне. Ты хотел меня, и мы оба знали, что это так.
Новый стон из-за кляпа. Теперь пот струится по его груди, капли падают на поросль густых темных волос, но пенис свернулся, как бесполезный слизняк, между ногами. Хотя я очевидно не вызываю в нем желания, само зрелище его уязвимой наготы возбуждает меня. Он красив. Я чувствую, что кровь быстрее бежит по венам, плоть влажно пульсирует, готовая взять его и взорваться. Эта слабость мне ненавистна, поэтому я отворачиваюсь прежде, чем он успевает заметить впечатление, которое производит на меня.
— Мне нужно было одно — любить тебя, — спокойно говорю я. — Мне не хотелось, чтобы все кончилось вот так.
Моя рука протянулась к рукоятке дыбы и погладила гладкое дерево. Я поворачиваю голову и всматриваюсь в красивое лицо Адама. Медленно, бесконечно медленно начинаю поворачивать рукоятку. Его тело, уже напряженное, сжимается, чтобы не дать ремням затянуться. Его попытка тщетна. Поворотный механизм устроен так, что он увеличивает мое малое усилие и оно становится равным силе нескольких мужчин. Адам не может сравняться с моей машиной. Я вижу, что мускулы рук и ноги вспухли, грудь у него вздымается от попыток втянуть воздух.
— Еще не поздно, — говорю я. — Мы все еще можем стать любовниками. Ты хотел бы этого?
Он в отчаянии шевельнул головой. Ошибиться было нельзя, это был кивок. Я улыбаюсь.
— Это уже лучше. Теперь все, что от тебя требуется, — показать мне, что ты говоришь серьезно.
Я провожу рукой по его влажной груди, потом трусь лицом о его прекрасные темные волосы. Я чувствую запах его страха, втягиваю его вместе с его потом. Я зарываюсь лицом в его шею, сосу, кусаю, тереблю его уши. Его тело напряжено, но эрекции я под собой не чувствую. В огорчении я отодвигаюсь. Наклоняюсь над ним, одним быстрым движением, рожденным страданием, выдергиваю кляп из его рта.
— Аах! — вырывается у него, когда клейкая лента травмирует его кожу, вырывает легкую щетину. Он облизывает сухие губы. — Пожалуйста, отпустите меня, — шепотом просит он.
Я качаю головой.
— Я не могу этого сделать, Адам. Возможно, если бы мы на самом деле были любовниками…
— Я никому не скажу, — прохрипел он. — Обещаю.
— Ты уже предал меня однажды, — грустно говорю я. — Как же я могу поверить тебе теперь?
— Я прошу прощения, — говорит он. — Я не понимал… Я прошу прощения.
Но в глазах его нет раскаянья, только отчаяние и страх. Эта сцена столько раз проигрывалась у меня в голове. И теперь часть меня ликует оттого, что я все предугадала так точно, что этот диалог почти совпадал со сценарием, созданным в моем воображении. Другая часть меня чувствует необъяснимую грусть из-за того, что он оказался слабым и неверным, как я и опасалась. И при этом другая часть меня почти бесконтрольно взволнована тем, что ждет нас впереди, любовь ли это, или смерть, или и то, и другое.
— Слишком поздно для слов, — говорю я. — Настало время действовать. Ты сказал, что хочешь, чтобы мы стали любовниками, но твое тело этого не говорит. Может быть, ты испуган. Но это ни к чему. Я человек великодушный, любящий. Ты можешь испытать это на себе. Я хочу дать тебе последний шанс искупить свое предательство. Сейчас я тебя оставлю на некоторое время. Когда же я вернусь, надеюсь, ты сумеешь обуздать свой страх и показать мне, что ты действительно чувствуешь ко мне.
Оставив его, я подхожу к видеокамере. Вынимаю ленту, которая записывала нашу встречу, и заменяю ее новой. Наверху лестницы я оборачиваюсь.
— В противном случае мне придется покарать тебя за твое предательство.
— Подождите! — в отчаянии вопит он, когда я исчезаю из виду. — Вернитесь! — слышу я, опуская крышку люка на место.
Мне представлялось, что он и дальше будет кричать, но ничего не было слышно. Я поднимаюсь наверх, в спальню тети Дорис и дяди Генри. Вставляю видеозапись в плеер, который установлен на шкафу в ногах кровати, включаю телевизор и ложусь между холодными хлопчатобумажными простынями. Даже если Адам не хочет меня, я не могу убежать от своего желания. Я вижу его на дыбе, глажу себя, трогаю со всем мастерством и изобретательностью, которых мне хотелось от него, воображаю, как его красивый пенис набухает у меня во рту. Каждый раз, достигнув точки оргазма, я останавливаюсь, заставляя себя не кончать, поберечь себя для того, что будет впереди. Просмотрев видеозапись в четвертый раз, я решаю, что с него достаточно.
Соскользнув с кровати, снова спускаюсь вниз. Смотрю на Адама, распростертого на дыбе.
— Пожалуйста, — говорит он. — Отпустите меня. Я сделаю все, что вы захотите, только отпустите меня. Умоляю.
Я улыбаюсь и ласково качаю головой.
— Я отвезу тебя в Брэдфилд, Адам. А сейчас пришло наше время.
Люди начинают видеть, что композиция тонкого убийства — это нечто большее, чем два болвана — убийца — убитый — нож — кошелек — темная улица. Замысел, джентльмены, компоновка, свет и тень, поэзия, чувство теперь считаются неотъемлемой частью попыток такого рода.
Возможно, работа и не улаживает всех проблем, но это замечательный отвлекающий маневр. Тони смотрел на дисплей, прокручивая сведенную в таблицы информацию, которую он извлек из полицейских донесений. Довольный тем, что соединил воедино все полезное, он включил принтер. Пока аппарат щелкал и бормотал, распечатывая, Тони открыл другой файл и начал набрасывать выводы, которые сделал, исходя из необработанных данных. Все что угодно, лишь бы отогнать ее.
Он был так поглощен своей работой, что едва не пропустил первый звонок в дверь. Когда он зазвенел во второй раз, Тони встрепенулся и поднял взгляд на часы. Пять минут двенадцатого. Это Кэрол, она появилась раньше, чем он думал. Они уже договорились, что начинать поездку раньше полуночи нет смысла. Тони встал в замешательстве. Анжелика ведь знает номер его телефона, значит, и найти его адрес для нее не составит труда. Он подошел ко входной двери как раз в тот момент, когда звонок прозвенел в третий раз. Жалея, что не поставил глазок, Тони осторожно приоткрыл дверь.