Инцидент закончился появлением милиционера и проверкой документов.
Целый и невредимый, Кравцов поспешно покинул шумное место и зашагал на свою Медниковскую улицу.
От милиционера мы узнали вечером, что Кравцов значится как Вадим Данилович Филин.
Ночью я разговаривал по телефону с Кочергиным. Доложил итоги и свои соображения. Он их одобрил. Попросил его затребовать из Тулы телеграмму от Валентина на имя Суздальского.
Остаток ночи мы спали. Мышь меня не беспокоила. Дим-Димыч высказал предположение, что у мыши, возможно, выходной день.
Утром, следуя примеру Филина, мы посетили калининскую баню и чудно попарились. Посвежевшие и помолодевшие, отправились с визитом к хозяину дома на Медниковской.
О хозяине мы успели узнать все, что следовало. Ни его прошлое, ни настоящее, ни его род занятий, ни поведение – ровным счетом ничто не вызывало сомнений или подозрений. Приводам не подвергался, не арестовывался, под судом не был, в белой армии не служил, в бандах не участвовал, права голоса не лишался, женат один раз, алиментов не платит.
– Более чистого человека трудно себе представить, – сказал Дим-Димыч.
Собственно, это и позволило нам пойти на известный риск и заглянуть к нему.
Но идеального, в полном значении этого слова, человека найти трудно. У хозяина дома по Медниковской был порок. Он пил. Пил запоем. Запой длился дней десять – двенадцать. Наступала депрессия. Месяц, другой, иногда и третий бедняга крепился, но стоило споткнуться на одну ногу – и следовал рецидив.
Вот мы и у дома на Медниковской.
Дворовая калитка болталась на одной петле под порывами ветра и жалобно поскрипывала.
Я толкнул первую дверь. Она подалась. Без стука мы прошли через вторую.
В просторной комнате, с выходящими на улицу окнами, мы увидели хозяина.
Пухлый, бледный мужчина полулежал-полусидел на диване с яркой, цветистой обивкой, опершись спиной на большую подушку. Голова его, затылок и часть лица были обложены крупными капустными листьями. Возле дивана стояла табуретка, на ней медный таз, наполовину наполненный водой, а рядом фарфоровая чашка в проволочной оплетке с какой-то жидкостью ядовитого цвета.
Воздух был пропитан валерьянкой и еще чем-то едким, неприятным, не поддающимся определению.
«Запашок – хоть святых выноси», – отметил я и любезно приветствовал хозяина, назвав его по имени и отчеству.
Глаза его удивленно и оторопело уставились на меня. Чересчур удивленно и чересчур оторопело.
– Кх… кх… Откуда вы меня знаете? – вопросил он отсыревшим голосом.
– Не подумайте, что из энциклопедии, – невозмутимо ответил Дим-Димыч, подошел бесцеремонно к окну и открыл форточку.
Хозяин неожиданно улыбнулся и покачал головой. Затем он решительно содрал с себя капустные листья и швырнул их в медный таз.
Нашим взорам открылось опухшее лицо с обвисшей, как у индюка, кожей на шее, довольно внушительный голый бугристый череп.
Хозяин встал, проворно заправил нательную рубаху в брюки, застегнул их, сунул босые ноги в домашние войлочные туфли.
– Прошу садиться, – проговорил он. – Чем могу быть полезен?
«Слава богу, – подумал я. – Не пьян. Вышел из штопора».
Мы отрекомендовались работниками паспортного отдела и изложили суть дела. До нас дошли сведения, что в доме долгое время живет непрописанный человек.
– Ну что за народ эти соседи! – возмутился хозяин. – В чужом глазу соринку подмечают, а в своем бревно не видят. Как же это так – долго? Пять суток жил человек. Ну и что?
– Говорите, жил? А где он сейчас? – осведомился я.
– Уехал. Вчера уехал.
– Неожиданно? – решил уточнить Дим-Димыч.
– Почему неожиданно? Я знал, когда он уедет. Он сказал об этом в день приезда.
– Это ваш родственник? – спросил я.
– Какой там родственник! Второй раз в жизни встретились. Познакомились год с лишним назад. В Иркутск я ездил. Дочка у меня там. Замужняя… На обратном пути в вагоне познакомились. Сами небось ездили, знаете.
Разговорились. Слово за слово. Картишки, выпивка. Вместе до Москвы-матушки.
Я из отпуска, он в отпуск из Благовещенска. Инженер. Серьезный такой. Цену деньгам знает. В питье умерен. Адрес взял. Интересно, говорит. Когда-нибудь загляну в Калинин. Вот и заглянул. Деньги предлагал. Я отказался. Все-таки одарил меня. Вот эту штучку пожаловал, – и хозяин показал нам очень тонкий металлический портсигар с вырезанными на нем тремя буквами: «Р.В.С.».
– Вроде как «Реввоенсовет», – объяснил хозяин.
Это было все, чем отметил здесь свое пребывание Филин.
– А как его зовут? – спросил Дим-Димыч.
– Валентином. Полностью: Валентин Серафимович Рождественский.
Меня будто что-то обожгло. Рождественский Валентин Серафимович. Ведь это тот самый, которого Филин в свое время собственными руками отправил в бессрочную командировку на тот свет.
– Вы уверены, что его фамилия Рождественский? – спросил я.
– Господи! Что же я, безглазый, что ли? Паспорт его в руках держал. Он просил: «Пропишите!» А стоит ли? На пять суток-то? Волокита одна.
Дим-Димыч разглядывал буквы на портсигаре. Переглянулись. Поняли друг друга. В словах не было нужды. Мы встали, предупредили хозяина о соблюдении паспортного режима и распрощались.
Половицы захлюпали под нашими ногами, когда мы шли к выходу. Пожилая женщина, видимо жена хозяина, с подобранным подолом старательно смывала грязь с наслеженных ступенек крыльца.
– Ожидал ты что-либо подобное? – спросил Дима уже на улице.
– Что угодно, но не это, – признался я.
Сегодня московские чекисты получили санкцию прокурора на арест Филина-Рождественского. Понадобился почти месяц, чтобы собрать о нем необходимые сведения.
Под фамилией Филин он был прописан в Москве и жил на юго-западной окраине, в Арсенальном переулке, а документами Рождественского пользовался при выездах из столицы. По возрасту он оказался старше, чем мы предполагали.
Ему стукнуло сорок два года.
Филин нигде не служил и занимался частной медицинской практикой как фельдшер. Часть клиентуры принимал у себя, часть обслуживал у больных на дому: делал лечебные массажи, внутривенные вливания, ставил банки, пиявки.
Его хорошо знали завсегдатаи Сандуновских бань, где он раз в неделю делал массажи.
Жил холостяком, увлекался музыкой, дома играл на виолончели. Никаких сборищ в квартире не устраивал и у хозяев пользовался репутацией спокойного и солидного жильца.