Старший инспектор включил запись и принялся наговаривать на пленку рутинные служебные формулы, которыми начинается любой допрос.
— Одну минуту, старший инспектор, — сказал Стас. — Во-первых, где мои сигареты? Я не отказался бы сейчас закурить… Во-вторых, вас здесь трое, так? А где — четвертый?
— Какой еще — четвертый? — щелкнув кнопкой выключения записи, рявкнул Ровер. — А-а… вот вы о ком?! Не беспокойтесь, ваш приятель Мажонас тоже скоро будет здесь, в Лукишкес! Но допрашивать мы вас, естественно, будем пока раздельно…
— При чем тут Мажонас? — Стас сделал удивленное лицо. — Я говорю о своем адвокате. Сначала вызовите моего адвоката! Или же позвольте мне самому ей позвонить!
— Ты такой умный, да? — Ровер на секунду оскалил зубы. — И законы все знаешь, так? Я получил «добро» на твое задержание, Нестеров, на самом верху! Так что кончай мне тут петь песенку про адвоката и отвечай на вопросы!
Один из полицейских чинов отлепился от стены, взял в руки цифровую камеру и приготовился снимать: очевидно, именно с этого места и должен был начинаться по их сценарию настоящий допрос.
Ровер, включив записывающее устройство, задал первый вопрос:
— Скажите, Нестеров, где вы были сегодня между двенадцатью часами дня и двумя часами пополудни?
«Значит, Ричи взорвали именно в этот промежуток времени, — подумал про себя Стас, вынужденный пока теряться в догадках и пытающийся хоть что-то уяснить для себя о случившемся из реплик самих ментов. — Как именно взорвали? В одном из его заведений? В машине? Возле его дома? Судя по тому, что полицейские привлекали кинолога с собачкой, с Ричи разделались при помощи какого-то взрывного устройства…»
— Я повторяю вопрос! Где вы были сегодня с полудня и до двух часов?!
«Эх, если бы позволили прозвонить нашей адвокатессе, — промелькнуло в голове у Стаса. — Я бы смог ей как-то намекнуть, чтобы она предупредила брата… Вернулся ли он уже из Рукле? Знает ли Римас уже о том, что произошло? Он всегда ездит с включенным радио; если услышит в новостях сообщение о случившемся, наверняка поймет, что в списке подозреваемых окажутся и «соколы». И сообразит, что «заряженный» микроавтобус до прояснения ситуации надо загнать в гаражный бокс, о котором знаем только мы двое…»
— Я требую адвоката! — сказал Нестеров. — Нет? Дайте тогда мне возможность позвонить! Опять — нет? Ну что ж, я выражаю протест: вы нарушаете мои права, как гражданина Литовской Республики.
Допрос длился около часа и полицейским ровным счетом ничего не дал, поскольку Нестеров отказался в отсутствие своего адвоката давать какие-либо показания.
— Значит, так, Нестеров, — сказал Ровер, выключая записывающее устройство. — Алиби у вас, как я понял, нет?
«Вряд ли твой коллега Трофимовас согласится дать показания, что он встречался со мной как раз в это время в парке Вингис…» — подумал Стас.
— Зато у следственных органов имеется информация о том, что вы, Нестеров, находились со Станкусом в состоянии конфликта… А в прошлую субботу вдвоем со своим партнером даже ворвались с оружием в руках в ночной клуб Станкуса и… и угрожали ему расправой!
Стас и эти слова полицейского оставил без своего комментария.
В помещение для допросов вошел еще один полицейский. Он подошел к Норвиласу, чуть нагнулся и что-то зашептал ему на ухо.
Стасу показалось, что на лице Ровера — на его бульдожьей морде — появилось злорадное выражение.
— Оч-чень хорошо, — сказал он. — Уведите Нестерова, пусть посидит в одиночке! А мы пока допросим его приятеля…
Майору Михайлову удалось без особого труда заполучить ордер на проведение обыска в двухкомнатной квартире некоего Андрея Богатырева, отсутствующего по своему постоянному месту проживания уже более недели.
Богатырев — это тот самый субъект, о котором давеча рассказал Михайлову бригадир «черняховских» Шаман. Тот самый человек, которого сам Шаман однажды порекомендовал некоему Вахе в качестве «надежного и неболтливого» парня, который может быть полезен кавказцам при осуществлении их собственных проектов, связанных с одним из граничащих с Литвой районов области.
И вот уже девять суток, начиная с прошлого четверга, он почему-то не ночует дома. Хотя, когда уезжал из дому в четверг, сказал своей подруге, или, если угодно, сожительнице, что вернется ночью, в крайнем случае в пятницу утром.
Обыск длился уже около полутора часов.
Подруга Богатырева, смазливая бабенка лет двадцати семи, одетая в лосины и свитерок леопардовой расцветки, была не просто глупа, а глупа до неприличия, на грани патологии. Как пробка.
— Да вы че? — повторяла она уже в двадцатый или тридцатый раз. — Я ж ниче не знаю! Он никогда мне ниче не рассказывает! А я и не спрашиваю, зачем мне?
— Что, так-таки и не разговариваете? — хмуро поинтересовался у нее Михайлов. — Молчите целыми днями? Живете как в том анекдоте: «Раз — молчать, два — в постель!» Так, что ли?
Подруга, посмотрев на Михайлова своими ясными, не замутненными даже толикой интеллекта васильковыми глазами, удивленно произнесла:
— Точно… а откуда вы знаете?
Цедя под нос ругательства, майор подошел к одному из своих сотрудников, который просматривал альбом с фотографиями.
— Оформи в протоколе на изъятие, — распорядился Михайлов. — Гаишникам уже звонил?
— Все, его «опелек» уже пробили, есть полные данные, — сказал оперативник.
— Сказал, чтобы дали машину в розыск?
— Да, уже внесли в базу данных.
— Добро, — сказал майор. — Если попадутся на снимках люди, смахивающие на кавказцев, отложишь эти фотки и покажешь их мне. Ну все, старайся.
Спустя пару минут на лестничной площадке, куда он вышел покурить, его нашел один из оперативников.
— Обнаружили тайник с бабками, — сказал он. — Хотите посмотреть?
Тайник был оборудован в гостиной, в спинке дивана, которая оказалась съемной. Сняв спинку и запустив руку под обивочную материю, завернутую в одном месте, но не проклеенную, опер обнаружил два бумажных свертка.
В одном из них хранились «ойро». Выложили на столе, пересчитали: четыре тысячи европейских тугриков. Причем одна стопочка евро была как бы отдельно: одиннадцать сотенных купюр были вложены в двенадцатую, перегнутую пополам.
Майор сразу же вспомнил одну из наводок в этом деле, которую ему дала сначала девушка в байкерской куртке по фамилии Семенова, а потом эту же деталь ему сообщил и Сергей Александрович.
У Юлии Поплавской, как сообщили ему москвичи, кроме кредитных карточек, небольшой долларовой и рублевой наличности, при себе в этой поездке имелось три с половиной тысячи евро, снятых ею со своего счета в одном из московских банков.