Вынырнул у стены хора, напротив деревянного рельефа с изображением воскресшего Христа, являющегося Марии Магдалине. Иисус стоял по колено в воде. В основной части собора горели свечи, последние, над самой водой, на высоких подсвечниках у полузатопленных скульптур святых. Вода дошла до фресок, написанных за последних два года в стиле брата Анджелико. По храму плавали деревянные стулья, на которых сидят во время мессы, иконы восточного и западного письма (из церковной лавки) и сувенирные открытки (оттуда же).
У выхода нас подобрала лодка с моими телохранителями (вспомнили наконец!). Мы соорудили фонарь из свечки и пустой пластиковой бутылки и так добрались до твердой земли, точнее, до мелкого места. У Елисейского дворца было где-то по щиколотку.
Телефонная связь во дворце работала на автономном питании. Правда, далеко не всюду можно было дозвониться. Где-то был поврежден кабель. Полностью восстановили связь только через два дня. И тогда же заработали мобильники. И только спустя неделю, когда стало светлее и багровое солнце проявилось наконец за пеленой дыма, было полностью восстановлено электроснабжение.
В середине марта начался спад воды. Наводнение, обычно бьющее более по кошельку, чем по численности народонаселения, на этот раз унесло более восьмидесяти жизней.
С кошельком было совсем туго. Я строчил очередной отчет Эммануилу, в коем беззастенчиво клянчил у него деньги. Кроме «устранения последствий катастрофического наводнения», отчет содержал еще две расходных статьи: «восстановление Оверни» и «премия за открытие причины СВС».
Самой объемной была вторая статья. Число жертв извержения превысило тысячу человек. Я утешался тем, что могло быть значительно больше, не эвакуируй я Клермон-Ферран. АЭС и завод по обогащению урана, слава Богу, выстояли, зато были разрушены две гидроэлектростанции в Центральном массиве.
«Премия за СВС» представляла собой трату скорее радостную, чем печальную. Наконец-то появилась группа микробиологов, которая вроде бы что-то раскопала. Результаты их работы проверяла специальная комиссия.
Но на положительный ответ от Господа я надеялся слабо. Я по-прежнему получал почту от Варфоломея, и чем дальше, тем меньше она меня радовала. В Китае, уже опустошенном оспой, начался голод. Варфоломей мрачно заметил, что если бы не оспа, было бы еще хуже — едоков поубавилось. Он тоже просил денег у Эммануила. И, думаю, не он один.
Образовавшуюся передышку в моей сумасшедшей жизни и окончание карантина я использовал на то, чтобы набрать собственный штат. До сих пор де-факто моим секретарем работал Тибо, что было, вообще говоря, неправильно. И его задергали, и меня. Я решил обзавестись секретаршей. Конечно, можно было это сделать и по телефону, но я счел неразумным нанимать человека на столь ответственную должность, не посмотрев ему в глаза. А посмотреть в глаза не представлялось возможным.
Претенденток оказалось сотни две, но просматривать все их данные не пришлось, поскольку я наткнулся на фотографию Николь. Образование и опыт работы меня устраивали, но не это предопределило мое решение. Девушка была несколько похожа на Терезу. Я посмотрел на нее живьем и не разочаровался. Вообще говоря, она была гораздо красивее Терезы, но отдаленное сходство от этого не пропадало, и слава Богу.
Вряд ли кто посмеет обвинить в харрасменте апостола Владыки Мира. Ни театры, ни кабаре, ни ночные клубы я пока не закрывал. Эпидемическая ситуация не казалась настолько серьезной. Так что на третий день работы я пригласил Николь в только что открывшееся после наводнения «Lido». Она пригласилась.
Гвоздем программы были два полуобнаженных молодых человека, исполнявших то ли танец, то ли акробатический номер, вызывавший подозрения, что сие есть метафора однополой любви. Я явно проигрывал атлетам в красоте телесной, зато выигрывал в общественном положении. И отсутствие моей собственной накачанности с лихвой компенсировали мышцы охраны. Проигрыш в силе давал выигрыш в расстоянии до вершины власти. Золотое правило рычага.
После «Lido» мы поехали в Елисейский дворец и провели вместе неплохую ночь.
Кроме обретения секретарши и любовницы, я нанял повара-француза. Несмотря на мое настороженное отношение к французской кухне, надо признать, что некоторые их блюда просто великолепны и заслуживают найма специалиста.
Удовлетворив таким образом потребности телесные, я почувствовал себя почти счастливым.
С потребностями прочими было посложнее.
Финансирование добралось до меня только в начале апреля, и я сразу пожалел о том, что назначил ученым такую большую премию. Денег было в три раза меньше, чем я просил. Но слово решил держать. Все равно инфляция. Нынешний миллион солидов — совсем не то, что два-три года назад.
Причиной Синдрома Внезапной Смерти был новый вид бактерий, выделяющий в организм вещество, вызывающее паралич сердечной мышцы. Бактерии — это лучше, чем вирус. Значит, болезнь должна поддаваться лечению антибиотиками. Неприятность заключалась в том, что синдром никак не проявлялся вплоть до последних минут, когда лечить было поздно. А инкубационный период составлял не более трех дней. Передавалась эта дрянь и через телесный контакт, и по воздуху, а после смерти больного практически не оставляла следов, то ли из-за нестойкости смертоносного вещества, то ли еще почему — я не врач.
Так как вакцины эскулапы пока не создали, оставался только один метод борьбы с эпидемией: тотальная проверка крови у всего населения каждые три дня. Думаю, на такой подвиг денег не нашлось бы даже в более спокойные времена, не то что сейчас. Я ограничился Елисейским дворцом и наиболее опасными стратегическими объектами, где внезапная смерть сотрудника может вызвать вторичную катастрофу.
Премию я выдал собственноручно в Елисейском дворце. Шла Пасхальная неделя, и удачливые микробиологи сияли, как надпись «Христос воскресе» над алтарями церквей. Я пожал им руки и пожелал поскорее найти вакцину. Число жертв только прибавлялось.
Тучи пепла больше не висели над Парижем, но солнце было по-прежнему красным. Погода стояла холодная, гораздо холоднее, чем обычно в это время года, но на бульварах расцвели неизвестные мне деревья с сиреневыми цветами и розовые райские яблони. Улицы расчистили, освободив от грязи и песка, принесенных наводнением.
Хотелось прогуляться по городу пешком, как в старые времена, без охраны и «Мерседеса», вдохнуть влажного весеннего воздуха, посидеть где-нибудь в саду Люксембург или Тюильри, развалившись, полуприкрыв глаза, сев на один общественный стул и положив ноги на второй, аккуратно сняв обувь, как это делают французы.
Я открыл окно: весенний воздух был вполне доступен, чего нельзя сказать об остальном.
Зазвонил телефон.
— Месье Болотов, это д'Амени.
Я понял. В его голосе звучало плохо скрываемое отчаяние.
— Да, Шарль. Что случилось?
— Я болен. У меня СВС.