Все мышцы болели. Я сжал зубы и попытался подняться. Марк было бросился мне на помощь, но Господь строго посмотрел на него.
— Ну, Пьетрос, — сказал Учитель, когда я встал перед престолом.
И я отчеканил Credo, накрепко врезавшееся мне в память за сотни повторений. Хлеб оказался обычным, только чуть сладковатым, а в чаше пылал огонь. Я помедлил, но наткнулся на горящий взгляд Господа.
— Это не смертельно, Пьетрос! Пей! — шепнул он.
И я отпил. Вино, но с сильным привкусом крови. Или мне это только показалось?
Я преклонил колени перед алтарем.
— Встань, я благословляю тебя!
Я мучительно поднялся.
— Иди и больше не греши! — усмехнулся Господь.
Мы пересекли площадь Святого Петра и плюхнулись в машину Марка. Уже давно был вечер. Горели фонари, зажигая упрямый снег разноцветными искрами.
— А ведь сегодня Рождество, Марк, — вспомнил я.
— Конечно. Скажи спасибо, что не пришлось стоять всенощную.
Марк сел за руль.
— Неужели ты в состоянии вести машину? — сказал я и закашлялся. Судя по всему, я простудился.
— В состоянии, в состоянии. Едем во дворец. Выкинем Канцелярию Святейшей инквизиции из твоих бывших апартаментов.
— Канцелярию чего?
— Ну ты даешь, Петр! Совсем новостей не знаешь. Неделю назад Господь издал указ о восстановлении Святейшей инквизиции. Но теперь она подчиняется непосредственно Господу.
Святейшая инквизиция выкинулась безропотно и сразу переехала во дворец Монтечитторио. Ей были явно малы мои скромные комнаты.
А я свалился с воспалением легких, чего, собственно, и следовало ожидать.
Меня регулярно навещал Марк, а как-то он притащил с собой Ивана, которого в последнее время все чаще величали Иоанном. По-моему, этого очень хотел сам юный апостол. Он вообще любил все возвышенное.
Ангелочек принес мне сетку апельсинов, которых у меня и так было полно, и долго витиевато разглагольствовал о Париже и своих успехах среди студентов Сорбонны.
Я кашлял. Почти беспрерывно. Каждый день мне кололи пенициллин, но он абсолютно не помогал. Ангелочек презрительно взглянул на упаковку с ампулами, лежавшую на тумбочке возле моей кровати.
— Говорят, появилась новая форма пневмонии, устойчивая к антибиотикам, — переключился он на другую тему. — В городе эпидемия. У Центрального вокзала целый квартал выкосило.
Марк свирепо уставился на Иоанна. Тот запнулся.
— Эпидемия гриппа, а не воспаления легких, — наставительно сказал мой друг.
— И того и другого, — беспечно согласился ангелочек. — Но вы не беспокойтесь. Никто из спасенных еще не умер. Умирают только «погибшие».
У Иоанна были хронические проблемы с переходом на «ты». В результате я тоже был вынужден говорить «вы» этому молокососу.
— А вы не боитесь меня навещать? — поинтересовался я. — Еще заразитесь.
— А нас Господь сразу вылечит наложением рук, — легкомысленно ответил мальчишка.
— Воспаление легких не заразно, — сказал Марк.
— А почему Господь не вылечит меня наложением рук? Надоело валяться. — Я кашлянул.
— Да вы как бы не совсем в милости, — хитро завернул Иоанн.
— Это что, вроде как быть чуть-чуть беременной? — поинтересовался я.
— Ну-у, — протянул Иоанн и залился краской.
Мне становилось все хуже. К концу января для меня стало проблемой сделать два шага по комнате. Кружилась голова. А еще мне начали сниться странные сны, точнее, один и тот же сон. Мне снился день двадцать пятое декабря: снег, коленопреклонение, присяга, преломление хлеба, причастие. Потом одно причастие. Я бредил им. Оно стало навязчивой идеей.
— Марк, слушай, а Господь еще проводил причастие после того дня? — спросил я у моего друга, когда тот навестил меня в очередной раз.
— Конечно. Каждые три недели. А то и чаще. И во всех церквях города тоже, их проводят верные Господу священники.
— И ты принимал в этом участие?
— Да, а то очень хреново становится.
Я впился в него глазами.
— А это не похоже на наркотическую зависимость?
— Откуда ты знаешь?
— О том, что ты принимал наркотики? Матвей рассказывал.
Марк вздохнул.
— Болтун! Нет, Петр, абсолютно не похоже. Понимаешь, здесь что-то не физическое.
— Бывают наркотики, вызывающие только психологическую зависимость.
— Не такую сильную. Нет, это другое. Просто мы без него умираем.
— Без причастия?
— Без Господа. — Марк задумался. — Я постараюсь упросить Его, чтобы он тебя навестил, — наконец пообещал мой друг.
— Спасибо.
Господь явился утром третьего дня. По правую руку от него шел Иоанн, неся на серебряном подносе причастную чашу и просфору, а по левую — выступал Марк с видом искателя сокровищ, доставшего со дна моря сундук с золотом. Господь подошел к моей кровати, и Марк благоговейно пододвинул ему стул. На Учителе был цивильный костюм, белая рубашечка и даже галстук, что меня немало обрадовало. Все-таки привычнее, чем в хитоне. И волосы, как обычно, собраны в хвост.
— Ну, здравствуй! — сказал Господь.
Я смешался. Непонятно, надо ли говорить Господу "здравствуйте» или сразу «да святится имя твое».
Эммануил не смутился отсутствием ответа и сделал знак Иоанну. Тот преклонил колено и поднял поднос.
— Ну, давай лечиться, — спокойно сказал Учитель. — Читай Credo.
Я начал, но закашлялся. Господь взял меня за руку.
— С начала.
На этот раз получилось. Причастная чаша скорее напоминала серебряный бокал с выгравированным Знаком Спасения. Я пригубил огня, и мне сразу стало легче. Я вздохнул полной грудью. Просфора была мягкой и сладкой, не то что облатка доэммануиловских времен.
— Спасибо.
Господь улыбнулся. Коленопреклоненный Иоанн стоял рядом с ним и все норовил положить голову ему на колени, и меня посетила крамольная мысль о подоплеке их отношений. «Нет! — подумал я. — Госпожа Новицкая — дама решительная. Она этого не допустит. Хотя… Честно говоря, Господь гораздо решительнее…»
— Пьетрос! Я жду тебя шестнадцатого февраля, в Прощеное воскресенье, на празднике в Ватиканских Садах.
Я вопросительно посмотрел на Господа.
— Мне надоела зима, — усмехнулся он. — Я намерен приказать весне прийти.