И они поплелись, как телки на веревочке.
— Мы сейчас вернемся во дворец. Собираемся в кабинете Учителя. Приготовьте ваши соображения о дальнейших действиях. Дело Господа не должно погибнуть.
Они послушались. Черт! Я был бы рад, если бы за это взялся кто-нибудь другой, меньший разгильдяй, чем я Ну хоть Филипп или даже Марк. Но Филипп привык исполнять приказы, а Марк всегда был только защитником, а не организатором. О Матвее с Иоанном и говорить нечего? Я вздохнул. Что же делать, если больше некому!
В кабинете Господа было уныло и бесприютно, словно вещи почувствовали смерть хозяина. Я сел во главе стола на его место. На совещание я также пригласил Якоба Зеведевски и Луку Пачелли. Я не понимал, насколько их можно считать апостолами, но, кажется, Господь благоволил к ним в последние месяцы жизни. Да и лишние мозги не помешают.
— Господа, — начал я. — Сейчас наша первейшая задача — удержать власть. Мы слишком высоко забрались, чтобы падать. Европа должна остаться единой, Но среди нас, увы, нет второго Господа. Мы не можем словом разрушать тюрьмы и подчинять толпы, никто из нас не умеет вызывать огонь из-под земли и молнии с небес. Нам остаются человеческие средства, а потому мы должны быть жесткими. Марк, тебе достается полиция. Во время похорон в городе должен быть покой и порядок.
Марк кивнул.
— Филипп — армия. Не мне тебя учить. Якоб, займись прессой. Не дай бог напечатают какую-нибудь гадость!
— А если напечатают? — поинтересовался Якоб.
— Типографию закрыть, тираж уничтожить. И не задавай глупых вопросов! Сеньор Пачелли, вам достаются контакты с монашескими орденами и наблюдение за их деятельностью. Чтоб не смели служить мессу по-старому. Марк! Посмеют — арестовывай. Матвей… — я задумался, пытаясь сообразить, что можно поручить этому шалопаю.
Матвей сидел, сцепив перед собой руки и опустив голову, и вид имел жалкий. Услышав свое имя, он поднял глаза. Невидящий взгляд. В стену.
— Что?..
И я понял, что лучше ничего ему не поручать. Валерьянкой напоить. Капель сорок… А лучше восемьдесят.
— Ничего. Проехали.
— Ребята, вы просто не понимаете, что произошло! — пробормотал он.
— Помолчи! — гаркнул Филипп.
— Да, Матвей, успокойся, — поддержал я. — Иоанн, тебе самая печальная обязанность — организация похорон. Позвони в больницу, что там происходит?
Иоанн набрал номер.
— Констатировали смерть… Предполагают отравление, но Мария не дала сделать вскрытие. Говорит, что он так завещал. — Иоанн всхлипнул.
— Сумасшедшая женщина! — возмутился я. — Я не собираюсь мешать следствию и покрывать преступника!
— Он действительно так завещал, — тихо проговорил Иоанн.
— Ты сам слышал?
— Да, он мне говорил, дня три назад.
— Он что, знал?
— Он же Господь!
— Ладно. Завтра тело должно быть выставлено в соборе Святого Петра для прощания, Марк, проследишь за порядком.
— Ты думаешь, придет много народу? — поинтересовался Марк.
— Придут, хотя бы из любопытства. Или из страха. — Я поморщился. — А потом… Где хоронить будем?
— Можно на Некатолическом кладбище, — предложил Филипп. — Там хоронят иностранцев, много сделавших для Рима.
— Это слишком мелко для Господа. Скажи еще, у Аппиевой дороги.
— А что? Там могила Сенеки.
— Что такое Сенека по сравнению с Господом?
— Может быть, в Мавзолее Августа? — вмешался Иоанн.
— Мавзолей Августа — это просто старые развалины, — возразил я. — К тому же там был театр-варьете.
— Там уже полвека нет театра-варьете, здание можно со временем отреставрировать, а более достойного соседства для Учителя, чем императоры Рима, мы не найдем. Пусть последний лежит рядом с первым.
— Ты забыл о Юлие Цезаре.
— Тело Цезаря было сожжено. — Один Иоанн мог соперничать со мной в эрудиции.
— Так, может быть…
— Нет! Господь сказал: никаких кремаций.
— Тоже три дня назад?
— Да.
— Он неплохо подготовился.
— Не богохульствуй!
— Хорошо, — смирился я. — Пусть будет Мавзолей Августа.
Вечером ко мне постучался Марк. Я открыл.
— Слушай, Петр, давай зайдем к Матвею. Что-то он не в себе.
Точно! А я и забыл о своих валерьянковых намерениях, сволочь, эгоист проклятый!
— Пошли!
Дверь в комнату Матвея была закрыта. Мы постучали. Тишина. Марк озабоченно посмотрел на меня. Вдруг за дверью раздался приглушенный грохот, словно что-то упало. Марк среагировал мгновенно. Он отпрыгнул назад и с разбегу вышиб дверь.
Мы влетели в прихожую. Здесь было пусто. Дверь в гостиную тоже была заперта. Марк недолго думая вышиб ее ногой.
В гостиной под самым потолком на крюке от люстры висел и дрыгался в петле Матвей. Раздался выстрел. Веревка оборвалась, и Матвей упал на пол. Я оглянулся на Марка — в его руке дымился пистолет, — а потом бросился к Матвею и принялся снимать петлю. Он закашлялся.
— Жив, слава богу! Повезло!
От перелома шейных позвонков человек умирает мгновенно, но сие случается не всегда. Бывает, и от удушья. В страшных мучениях. Минуты три. Зато есть время вытащить неудавшегося самоубийцу.
— Марк, вызови «Скорую»! — распорядился я.
Матвей отчаянно замотал головой и опять закашлялся.
— Не надо, — пробормотал он. — Я в порядке.
— В порядке, да?!
Мы подняли его и перенесли на диван.
— Лука Пачелли устроит? — предложил я.
Матвей устало прикрыл глаза.
— Марк, давай за синьором Пачелли!
Марк ушел, и я сел на краешек дивана рядом с Матвеем.
— Неужели ты не понимаешь, что все кончилось, — тихо проговорил он. — Ты думаешь, я за свою шкуру испугался? Да ни хрена подобного! Ну, пристрелят. Пуля ничем не хуже петли. Просто было цветное кино, а теперь черно-белое. Не хочется портить впечатление. Зачем после роскошной исторической эпопеи смотреть всякую дешевую белиберду?
Я почему-то вспомнил известную программистскую шутку: «Жизнь — это такая ролевая игра, сюжет, конечно, хреновый, зато графика обалденная!» У нас, надо сказать, местами сюжет тоже был очень даже ничего. Я вздохнул. В общем-то, я прекрасно понимал Матвея. Повеситься проще. Мне мешало только иезуитское воспитание и несколько пассивное отношение к жизни. В смысле, туда всегда успеется, а пока солнышко светит, и пущай себе.