Мисима смотрел на ками и, видимо, не верил своим глазам. Потом повернулся к Эммануилу:
— Зачем вы вернули меня?
— Я хочу исполнить вашу мечту. Вы хотели стать предводителем юных воинов, неумолимых и прекрасных, как боги войны. Вы получите это. Вы хотели борьбы и подвигов, достойных средневековых буси, но выбрали не ту сторону и потерпели поражение. Все еще не поздно исправить. Вы хотели смерти. Вы получили ее. Но теперь ваша жизнь и ваша смерть — в моих руках. Соглашайтесь — и ваши штурмовые отряды будут маршировать по улицам городов Японии. И не двадцать человек — двести тысяч!
Глаза Мисимы было заблестели, но тут же погасли.
— Где Мотоори?
— Тот, кто совершил сэппуку вместе с вами?
Мисима кивнул.
— Сейчас.
Эммануил бережно передал Мисиму на руки Варфоломею и опустился на колени рядом с юношей.
Воскресший писатель, сжав губы, следил за новым воскрешением. Ками подошли к нему и о чем-то тихо заговорили.
Мотоори вздохнул и открыл глаза.
— Ну, принимайте вашего друга, — обратился Господь к Мисиме. Встал, подошел, внимательно посмотрел на него. — Что вы думаете о моем предложении?
Писатель приподнялся на локте. Видимо, с удивлением обнаружил, что движения даются ему все легче и легче, и поднялся на ноги.
Ответ уже готов был сорваться с его губ. И я знал какой. Слишком упрямо он смотрел на Господа.
Но Эммануил остановил его предостерегающим жестом:
— Не спешите с ответом. Подумайте. В любом случае я вас прощаю. И не отниму от вас свое прощение.
Мы сели в вертолет. Мисима был угрюм и молчал всю дорогу. Я украдкой рассматривал его. Все-таки знаменитость. Некрасивый, в общем-то, японец. Но накачанный. Спортсмен, кроме всего прочего. Человек, который сам себя сделал. Всегда восхищался такими.
Юный Мотоори вел себя совсем иначе, а именно — болтал без умолку. У всех разная реакция на стресс. А смерть — это стресс, знаете ли.
— Сэнсей хотел пропустить меня вперед, — рассказывал Мотоори, — и стать моим кайсяку. Он сказал, что полностью доверяет мне и не сомневается, что я сделаю сэппуку вслед за ним, если буду вторым, и если бы я был женщиной, он бы совершил сэппуку первым. Ведь женщина должна была бы всего лишь перерезать себе шейную артерию, а это легкая смерь. Но, так как я мужчина, мне придется вспороть себе живот, и он не может допустить, чтобы я остался без кайсяку.
Мисима тяжело посмотрел на него, как на предателя. Мотоори не заметил.
— Но я не мог допустить, чтобы без кайсяку остался сэнсей, и отказался, — продолжил юный самурай. — Тогда мы решили совершить сэппуку одновременно.
Вставало солнце. Мы летели над безумно красивыми японскими горами, столь любимыми местными художниками. И солнце было подернуто туманной дымкой. Луна в тумане означает таинственное и необычайное. А что означает, когда в тумане солнце?
Как только мы вернулись во дворец, Эммануил немедленно отпустил обоих: и Юкио Мисиму, и Мотоори. Потом до нас дошли сведения, что они вновь попытались совершить двойное самоубийство. Но сталь не замечала их тел, проходя насквозь, не нанося ран и не причиняя боли. И Мисима сам явился к Господу и принял его предложение. Не прошло и недели, как по улицам Токио прошагали с факелами орлы Мисимы.
Господь отправился в политическое турне по странам Юго-Восточной Азии и прихватил с собой Марию, Варфоломея, Филиппа, Иоанна и двенадцать даосских сяней в качестве личного эскорта. Остальных оставил мне для охраны императорского дворца.
Если бы только сяней! Вся бюрократическая работа свалилась на меня. Я бы уже давно героически скончался, придавленный этим грузом, если бы не Тэндзин. Престарелый ученый вспомнил, что лет этак тысячу назад, еще будучи человеком, а не бессмертным ками, он занимал должность министра правой руки, откуда, собственно, его и сместил ненавистный род Фудзивара, и удачливому придворному пришлось отправиться в почетную ссылку на остров Кюсю.
Нельзя сказать, чтобы за тысячу лет Тэндзин сильно отстал от жизни. Вообще не отстал! Полезно курировать университеты — он всегда оставался в курсе последних достижений науки. Впрочем, в области науки и образования он все же проявлял наибольшую осведомленность и деловое нетерпение. Думаю, никогда ни до нас, ни после нас в Японии так не финансировали высшие учебные заведения.
В общем, ками Тэндзин с удовольствием тряхнул стариной, а я вздохнул свободнее.
Военное ведомство естественным образом перешло к Хатиману. Но я не доверял этому странному монаху-воину и поставил над ним Марка. Жалоб и нареканий не поступало. Значит, спелись.
А вот мой старый знакомый иезуит Луис Сугимори Эйдзи остался не у дел. У меня нашлись лучшие консультанты по местным обычаям. Я уже привык к роли локального царька и в то утро, когда Луис попросил аудиенции, решил, что он обижен опалой и собирается занудствовать по поводу моего невнимания. До конца нашего договора оставалось ровно три дня.
Сугимори вошел и поклонился. Я встал из-за стола и вышел к нему навстречу, улыбнулся, отчаянно пытаясь подражать знаменитой японской вежливости, и по-европейски пожал руку.
— Рад вас видеть. Чем обязан?
— Помните наш договор?
Ага! Пришел водяной к солдату: «Должок!»
— Помню, — смиренно ответил я.
— Вы сейчас поедете со мной.
— А в чем дело?
— У меня есть важные сведения. Важные не только для вас — для всей империи, созданной Господом.
— Так расскажите.
— Бесполезно. Вы не поверите. Могу только показать.
— Это надолго?
— Нет. Максимум до полуночи.
— Ладно. Но не сейчас. Разберусь немного с делами. Часов в шесть.
— Хорошо. И вы должны быть один.
Если бы не приказ Господа последить за японским иезуитом, я бы без разговоров послал его куда подальше. Но теперь я оказался перед непростым выбором. Я мог бы, конечно, оставить дела на один вечер — если это один вечер. А если нет? В любом случае рискованно. Я не имел права сейчас подвергать себя опасности, слишком многое было на меня завязано. Но и ослушаться приказа Эммануила не мог.
Я нашел Марка в его кабинете. Слава богу, он был один, без Хатимана.
— Марк, мне надо отлучиться сегодня вечером. Если что, справитесь тут одни?
Марк внимательно посмотрел на меня.
— Если что — у нас прямая связь с Эммануилом. Погоди-ка… — Он отпер один из ящиков стола и достал оттуда радиожучок размером с булавочную головку. Прицепил его мне за отворот пиджака. — Вот так. Не потеряешься.