Потом к нему подошли Ховард и еще несколько агентов; все они дружно навалились на него, причем один полицейский явно переусердствовал и проявил больше рвения, чем это было необходимо на самом деле. Первый раз в жизни Ник почувствовал, как его, фэбээровца, ненавидят полицейские. Проведя накануне почти всю ночь в госпитале, после всевозможных зашивании и накладываний скоб, нудных рентгенов и процедур он еще не совсем хорошо себя чувствовал. Да, он держал Боба на мушке, но так и не смог нажать на спусковой крючок. А тут какой-то полицейский штата воображает себе, что чуть не поймал Боба Ли Суэггера, самого опасного и до зубов вооруженного снайпера в мире! Да если бы Боб только захотел, то даже при помощи своего старого ковбойского карабина смог бы значительно увеличить количество вдов в штате Арканзас.
– Ник, черт тебя побери, да успокойся ты, успокойся, – шептал ему в ухо Хэп, крепко держа его под руки. – Что за дьявол в тебя вселился? Господи, ты же расквасил этому репортеру всю рожу. Тебя могут арестовать за применение физического насилия, а арканзасская полиция, как ты понимаешь, будет явно не на твоей стороне.
– Да, да, – тихо повторял Ник, изображая понимание.
Полицейский не спеша повернулся и пошел прочь, как бы провоцируя Ника броситься на него сзади. Ховард продолжал успокаивать репортеров, объясняя им, что агент Мемфис “просто очень перевозбужден”.
Ник чувствовал себя совершенно разбитым. Он не понимал, что с ним происходит. Если бы он мог заснуть на пару столетий, а потом проснуться и оглянуться назад, тогда, не исключено, все это еще могло обрести хоть какой-то смысл.
К нему подошел Ховард. От гнева и ярости он просто лишился дара речи, хотя по натуре был скорее мягким, чем грубым. Но сейчас он был в бешенстве. Ник прочитал это в его сузившихся холодных глазах и по узкой ниточке плотно сжатых губ.
– Ховард, я приношу свои извинения. Я даже не знаю, как это все получилось. Я действительно…
– Мемфис, все кончено. Это конец. С этой минуты я официально освобождаю тебя от твоих обязанностей. Ты выведен из состава данной группы и больше не занимаешься этим делом. Отправляйся в отель, прими душ и упаковывай вещи. Я скажу, чтобы тебя отвезли в аэропорт. Можешь лететь куда тебе угодно. Меня ты больше не интересуешь. Я извещу тебя, когда комиссия по пересмотру дела соберется и примет о тебе решение. Но все равно можешь считать, что с этой минуты ты официально уволен без выплаты жалованья и пенсионного пособия.
– Ховард, я хочу…
– Мемфис, заткнись. Твое участие в деле привело к ужасным результатам. Это была моя самая большая ошибка. А теперь пошел вон отсюда! Я не желаю тебя видеть!
– Хорошо, Ховард. Прости. Я всего лишь хотел быть хорошим агентом ФБР. Жаль, но и это у меня не получилось.
Ник повернулся и направился к своей машине. Он чувствовал, что у него раскалывается голова и все вокруг качается. Ему показалось, что его вот-вот стошнит. Рядом с машиной стоял Хэп.
– Я подкину тебя, Ник. Мне кажется, что ты просто не в состоянии сейчас вести машину. Это, скорее всего, постстрессовый синдром.
– Мне только что дали под зад, Хэп.
– Я знаю, Ник. Мне действительно очень жаль.
– Ты не мог бы подбросить меня в аэропорт? Я имею в виду – после душа?
– Конечно. Здесь уже нечего делать, разве что разгребать и увозить эти развалины. Осталось ждать заключения судмедэкспертизы.
По пути в отель они почти не разговаривали. Ник быстро принял душ, побросал все свои вещи в одну сумку, и через двадцать минут они тронулись. По дороге он заснул. Когда они подъехали к зданию аэропорта, Хэп разбудил его. Часы показывали 5.45.
В самолете он тоже спал. Рейс прибыл в семь часов. В здании аэропорта практически никого не было; естественно, никто его не встречал. Пройдя через пустые коридоры на улицу, он взял такси. Это стоило ему девятнадцать долларов. Без Майры дома было ужасно пусто. Ник старался как-то собраться, убеждая себя, что он все-таки еще довольно молод, или, по крайней мере, не стар, плюс ко всему хороший полицейский, хотя, наверное, не на федеральном уровне, но у него ничего не получалось.
“Просто не дано тебе работать в таких серьезных организациях”, – с горечью подумал он. Потом достал из холодильника банку пива и выпил ее, сидя у телевизора. Но такого удовольствия, как бывало раньше, он не получил.
“Си-эн-эн” транслировала все то, что Ник видел своими глазами. Они даже показали, как негры извлекали из могилы тело собаки все в том же мешке, наполовину раскрытом, который Ник, надрываясь, тащил к багажнику пикапа в тот странный, сумасшедший день. Трудно поверить, что это произошло всего сорок восемь часов назад. Казалось, что все эти события взяты просто из другой эры.
– А теперь, – сказал комментатор “Си-эн-эн”, суровый, хорошо сложенный негр, который гораздо лучше выглядел бы на капитанском мостике эсминца, чем на экране телевизора, – сообщаем, что судмедэкспертиза ФБР по анализу зубов подтвердила, что труп, найденный в руинах баптистской церкви Авроры в Блу-Ай, штат Арканзас, является останками Боба Ли Суэггера, бывшего героя морской пехоты, который предположительно стрелял в президента Соединенных Штатов, но убил архиепископа Сальвадора и в течение пяти месяцев скрывался от властей. Причина смерти – выстрел в голову из винтовки через рот. Выстрел был произведен в тот момент, когда пламя охватило церковь.
“Вот так все и произошло, – подумал Ник, – ты вставил себе в рот ствол карабина и нажал на спусковой крючок”. Было установлено, что никто Боба Снайпера к этому не принуждал и что он сделал все это собственноручно, навеки унеся с собой все свои тайны.
– Итак, – сказал Ник, обращаясь в пустоту комнаты, в которой не было ничего, кроме настенных часов, банки пива и комментатора телевидения, – мы избавились от него. Ай да мы, нечего сказать!
Джули Фенн старалась держать себя в руках и кое-как сумела пережить этот день. У нее в душе все еще теплилась слабая надежда на то, что это неправда. Она ехала домой, почти не замечая великолепия южных красок Аризоны, и думала о Бобе. Но, когда вечером она прочитала опубликованные данные заключения судмедэкспертизы, то поняла, что это конец. Вот и все. Все закончилось.
Как-то незаметно прошел и следующий день. Ей было нелегко, но она была сильной женщиной, в течение долгих лет научившейся хорошо скрывать свои чувства в глубине души и не показывать их посторонним. Наутро она позвонила в клинику и попросила дать ей день или два по семейным обстоятельствам. Доктор Мартин сказал, что не возражает, хотя по его голосу было ясно, что он говорит неправду и ему очень хочется ответить “нет”. Но ее это мало волновало. Доктору Мартину было двадцать шесть лет. И Джули была нужна ему в клинике намного больше, чем он ей. Джули неподвижно сидела на кровати в своем трейлере. Ей хотелось плакать, но слез не было. Она не могла заплакать и поэтому не чувствовала облегчения. Такой развязки и следовало ожидать, причем с той самой секунды, когда раздался тот злополучный стук в дверь и она увидела на пороге человека, который ей снился и которого она одновременно любила и ненавидела все это долгие годы своей одинокой жизни.