В комнату вплыла Татьяна, заняв своими габаритами половину помещения (первую половину занимали мы с Анджеем). Стенка, разделявшая коттедж надвое, имела сквозное отверстие, этакое окошко, в котором и размещалась склянка видеоприемника, так что наблюдать за раскрывающими рты кукольными головами можно было и отсюда, и оттуда. Хозяйка поставила на стол кувшин с чем-то прозрачным, искрящимся, и подсела к нам.
— Чер-те что на свете творится, — тихо произнесла она. — Еще и Стас пропал.
У нее был низкий голос, под стать ей самой. Когда она говорила громко, дребезжали стаканы на столе.
— Как это — пропал? — не понял я.
— Мы пытались позвать его в гости, — сказал Анджей, — сюрприз тебе хотели сделать. Целый день разыскивали…
— Всем спокойно, — объявил я. — С большими людьми это бывает.
Мне вовсе не было спокойно, и напоминание о Стасе только всколыхнуло муть, осевшую на дне сознания. Мой друг занимал такое положение, которое просто не могло не вовлечь его в события. А события, судя по новостям, не стояли на месте. Единственное, что если не радовало в этой ситуации, то хотя бы вызывало пошлое злорадство, было вот что: утром, в камерах хранения железнодорожного вокзала, явно ничего не нашли, раз уж пошли на новое нападение.
— Что сидишь? — толкнула Татьяна мужа. — Разливай.
Жидкость из графина переместилась в рюмки.
— Что это? — нехорошо возбудился я, распробовав.
— Капо, самогон из фиников, — подмигнул мне Анджей. — Домашний, без аналептических нейтрализаторов.
— Финиковая водка — это арака, — сказал я, блаженствуя. — Не путайте меня.
— Это на Востоке арака, — обиделся Анджей. — А у нас — капо.
Я вспомнил Вячеславина.
— А на вынос можно?
— Дадим, дадим, не ерзай.
— Я вез вам всем «Скифскую», — признался я, — но пограничная стража лютует. Что же вы, ребята? Говорили, весь мир должен быть открыт, говорили, что страна с охраняемыми границами — тюрьма…
— Остров, — подсказал Анджей.
— Ну, остров. Быстро же вам надоела свобода.
— Главным препятствием был не государственный режим, а наши традиции, — возразил он. — Ты же знаешь, чем мы занялись перво-наперво. Причина вырождения была в обособленности. Чтобы страна перестала гнить, понадобилась новая кровь, новые люди, и они сюда приехали. А вы всё набрасываетесь да набрасываетесь на бедного генерала Брига.
— Кто таков?
— Начальник Службы Границ. Товарищ Аза Бриг. Нормальный дядька, честно делает свое дело.
Фамилия показалась мне смутно знакомой.
— По-моему, мы отвлеклись, — строго сказала Татьяна, звякнув ложечкой о рюмку. — Давайте-ка за встречу.
— Некая С. Бриг случаем не его родственница? — спросил я. — Ваятельница.
Анджей затруднился с ответом, и тогда я опрокинул в себя обжигающее рот зелье, а потом схватил что-то с ближайшей тарелки. Это оказался кусок фасолевого торта.
— Почему в вашем городе не разрешают пить капо? Хмельной-то сон лучше, чем никакой, — блеснул я остроумием. — А утром опохмелиться для гармонии.
Супруги Пшеховски переглянулись. Очевидно, я выразился неуклюже. Русский медведь, тоже мне. Алкоголь стремительно всасывался в кровь, наполняя жизнь иллюзией смысла.
— Раз в год все можно, Максик — сказала Татьяна, будто тяжелобольного утешала. — Норму свою только знай. В конце концов, постоянно сдерживаться тоже вредно для здоровья. Попробуй, пожалуйста, вот этот пирог.
Я попробовал. Чтобы понять, из чего это сделано, одного куска оказалось мало. Хозяйка довольно улыбнулась.
— Мука из морской капусты, — открыла она страшную тайну. — Внутри — одуванчики на меду.
— Запить, — простонал я, хватая воздух пальцами. — Отравили.
Странный шум раздался за спиной, и я оглянулся. Из соседней комнаты задом выползал некто в коротких штанишках и фланелевой маечке, сосредоточенно таща за собой на редкость диковинное сооружение.
— Леонид Андреевич Пшеховский, — с гордостью представила Татьяна третьего члена семьи, сделав это почему-то на русский манер.
Мальчик, впрочем, не обратил на нас никакого внимания, поскольку был чрезвычайно занят. Улегшись на бок, он подправлял что-то в своей игрушке, напоминающей то ли кишку, то ли жуткого кибернетического червя. Кишка медленно и беззвучно перемещалась по полу, а другой ее конец (привратник желудка? задний проход?) тянулся в соседнюю комнату, понимался по лестнице на второй этаж и там терялся. Мальчику было лет шесть-семь на вид. Надо полагать, ровесник революции. Что ж, мои поздравления, хоть и сильно запоздавшие.
— Почему Андреевич? — поинтересовался я.
— Не «Анджеевич» же! — фыркнула Татьяна.
— А что муж? Не обижается?
Она по-матерински обняла меня за плечи и поднесла к моему лицу огромный натруженный кулак.
— Мужья у нас вот где, — по секрету сообщила она. — Я, кстати, рожала в Торжке, когда мы с Анджеем к моему отцу ездили. Леню в честь отца и назвали…
Кулак ее мог потягаться размерами с моим, будто и вправду там внутри кто-то находился. Анджей только улыбался, поглядывая на супругу; был он очень спокойным, медитативным человеком.
— Андрюша, зайчик, — сказала она вдруг совершенно другим тоном. — Спустись в погреб, достань Максику бутыль, пока помним.
Тот послушно встал. «Зайчик». Анджей не был компактным мужчиной, скорее наоборот, но рядом с женой не мог казаться иным. Татьяна разжала хватку, выпустив меня из рук, и я смог снова оглянуться на мальчика.
— Пан Леонид, — позвал я — Что мы такое перемещаем?
— Это нуль-фуникулер, — оскорбился он, так и не повернувшись. — Сам себя перемещает, разве не видно?
— Ух ты, — сказал я. — Мгновенно?
— В природе нет ничего мгновенного. Сначала нужно соединить транспортным каналом один телепортал с другим, — откликнулся он после паузы. Очень увлечен был делом, некогда ему было языком молоть. Но я не отставал:
— Как насчет безопасности для природы?
— Это же фитопластик, — объяснил он мне, несмышленышу. — Квазиживая система. Насыщает воздух отрицательно заряженными ионами и поддерживает баланс углекислого газа. Большая польза планете.
Нешуточный попался собеседник.
— Вообще-то я о мироздании беспокоюсь, а не о планете, — возразил я с максимальной осторожностью.
— Все, что хорошо для Земли, хорошо и для мироздания.
— Прекрати валяться на полу! — вдруг прикрикнула Татьяна на сына. — Сколько можно просить! Вечно он валяется, — пожаловалась женщина. — Нет, чтобы вел себя, как человек. Либо носится, либо лежит перечницей в небо.