Звонкая, оглупляющая радость по утрам, абсолютно ничем не мотивированная — это, знаете ли, симптом. Эйфория — вовсе не дар богов, а всего лишь нарушение психических функций…
Речь шла именно о решительном и бесповоротном замедлении старения — я склонен был верить Оленину. И всем намекам, стыдливым ухмылкам в кулак я также склонен был верить. Люди здесь стали другими — и те, У КОГО ПОЛУЧИЛОСЬ, и даже те, у кого пока нет. Вечная молодость поцеловала в морщинистый лоб их всех. И возникновение на этой земле культа сна вполне подтверждало, что мыслю я в правильном направлении. Сон, якобы творящий чудеса… Почему, впрочем, якобы? Вещества, тормозящие старение, вырабатываются в организме человека ночью, во сне — как реакция на отсутствие света. Занимается этим расположенная в мозге шишковидная железа, которую еще именуют «эпифизом». Эпифиз — целая фабрика по производству волшебных биорегуляторов. Взять, например, мелатонин: гормон, обладающий удивительными свойствами (нейтрализует яды, способствует рассасыванию опухолей, заставляет расти тимус — железу, отвечающую за иммунитет). Или эпиталамин — еще более фантастическое вещество… однако не это важно. Их много, подобных веществ. Все ли они нам известны и все ли их действия изучены? Почему бы не допустить существование в организме внутренних соков, которые корректируют обменные процессы таким образом, что фаза сна остается вне старения? Почему бы не допустить, что железы внутренней секреции могут и сами полностью нейтрализовать свободные радикалы, накапливающиеся в клетках, стоит только направить процессы в нужном направлении? После пробуждения, сказал Оленин, эффект долго сохраняется. Эффект чего? Оленины нам не авторитет, но, предположим, нашлось-таки средство, побуждающее мозг синтезировать композицию веществ, в просторечье называемую эликсиром жизни…
Деньги под подушкой. Смешно. Деньги, которые больше, чем деньги. Животворящая сила, исчезающая, едва пересекаешь границу… Понятно, почему у Покойника земля под ногами горит. Что там внеземное сокровище, которое при близком рассмотрении может оказаться не полезнее платка фокусника! Большие и мелкие боссы желают приносить человечеству пользу, причем, вечно. Омолодиться — и снова за работу. Посему к товарищу Покойнику есть настоящий вопрос: как сделать, чтобы целительными снами мог наслаждаться любой уважаемый, солидный человек? Независимо от того, пытается ли он мыслить по-новому и мыслит ли он вообще. Что за честь такая юродивым, которые носятся со своим покаянием и тем счастливы!
— Его что, разве можно убить? — услышал я и остановился.
Вполголоса переговаривались два юных существа, одно с косынкой на шее, другое с шарфиком. В парке вообще было потрясающе много аппетитных юных существ.
— Не знаю, так говорят. Его здесь давно не видели.
— А это тогда кто?
— Это главврач амбулатории. Говорят, его друг.
Я посмотрел туда, куда смотрели они. Они, впрочем, уже смотрели на меня, многообещающе улыбаясь; жаль, но я был сегодня занят. А героем шепотка, похоже, был старик, который расположился почти на самой вершине холма, в тени от фикуса. Друг кого-то, кого нельзя убить. Хм. Рядом со стариком красиво сидела девушка в прозрачном шазюбле.
Человечек в моей голове потянулся и язвительно напомнил, что мы, вольные наблюдатели, мы люди без комплексов. Капля информации, растворенная в чужом бокале, стоит того, чтобы получить содержимое бокала в лицо — так нас учили, — и тогда я шагнул на ступеньки холма и пошел к вершине, спрятав правила хорошего тона в карман. О чем мог говорить врач с хорошенькой пациенткой — в самом здоровом месте самого здорового из городов? В центре, можно сказать, мировых линий?
Врач читал стихи:
…Мое признанье не сочти хвастливым.
Я понял жизни смысл, испив и желчь ее и сладость.
Жить, быть счастливым самому — лишь радость,
А счастье — это делать мир счастливым…
Он закончил. Я спросил:
— Ваши?
И он сразу встал. Коренастый старик невысокого роста, с прической не длиннее моей. На нем была рубашка с закатанными рукавами, заправленная в брюки, а брюки были затянуты ремнем так туго, что, казалось, он хочет рассечь себя на две половинки, верхнюю и нижнюю. По-моему, он был единственный в парке, кто носил брюки с ремнем. Обут он был в поношенные босоножки со стоптанными задниками. Главврач, одним словом. Он встал, а девушка в прозрачном шазюбле осталась сидеть, покачивая на пальцах ноги снятую туфельку.
— Здравствуйте, — сказал он очень радушно. — Подсаживайтесь.
Занятный у него был акцент. Очевидно, местный язык не являлся для него родным, как и для меня. А какой был родным?
— Простите, я случайно услышал, как вы читаете, — виновато сказал я. — Не мог не остановиться.
Мы присели на прозрачную ступеньку, упругую и прохладную. Прямо под нашими ногами застыл в стеклянной пустоте, прощально взмахнув оборванным шнуром, торшер в виде арапа, держащего баскетбольный мяч.
— Вот это ваше последнее четверостишие… — продолжал я. — Страшно, что умные люди до сих пор так думают. Господи, храни нас от людей, которые не только хотят делать мир счастливым, но и знают, как! Страшнее всего, когда эти люди засучивают рукава.
Старик осмотрел свои оголенные руки и усмехнулся.
— Это, наверное, странно, но я думаю так же, — сказал он, опустив взгляд. — Плохие стихи, забудем про них. Если стихи понимаются только в социально-утопическом ключе, значит они плохие. Вы спрашивали, кто автор? Я, — закончил он смущенно.
— Почему, стихи мне понравились, — подбодрил я его. — А как их понимает автор?
— Спасибо вам. Мне кажется, мы с вами вкладываем в слова «мир», «счастье», «радость», что-то разное, — уклончиво ответил он.
— Давайте определимся, — весело предложил я. — Один мудрый человек написал, что радостей в жизни только три — Процесс, Результат и Признание…
— Фудзияма, — вдруг произнесла девушка, сладко щурясь на солнце. — Диалектическая триада. Классика.
— Вы читали? Чудесно. Этот же автор, кстати, то ли дополнил, то ли опроверг сам себя, заявив однажды, что на самом деле в жизни есть две радости: получать и отдавать, причем, одно без другого не имеет смысла. Мы получаем, чтобы отдать, и отдаем, чтобы получить.
— А вы сам что по этому поводу думаете? — улыбнулся старик.
Я сказал:
— Вообще, если взглянуть шире, ты испытываешь радость, только когда следуешь свойственным именно тебе инстинктам. У кого-то доминируют инстинкты самосохранения и продолжения рода, у кого-то — инстинкт исследования, инстинкт свободы, инстинкт альтруизма… и так далее. Так вот, разве нет во всем этом и счастья тоже? Почему вы противопоставляете одно другому? В конце концов, и счастье, и радость — всего лишь ощущения, положительные эмоции.
— Не совсем так, — сказал он мягко. — Множество — путь к единому. Цепи Кармы созданы из одного металла, сети Майи сплетены из одной нити, а океан Сансары исполнен одной влаги. Если есть жизнь, в ней есть всё, в том числе счастье. И в счастье есть всё: и радость, и здоровье, и отчаяние, и болезнь. Когда я слышу, что Мир создан Богом, я внутренне улыбаюсь невежде… Бог ничего не создавал — Он и есть Мир. И каждый из нас, и все мы — Бог. Познать это так же сложно, как рыбе в океане понять, что она родилась из океана, живет в океане и умрет в океане, став им. Мир наш — мир восприятия Бога. Ну а если мы действуем: телесно, чувственно или мысленно, — мы обособляемся от Бога, причем, не действием, а результатом, итогом, выводом. Пытаясь подражать Богу, мы плодим уродцев в виде религий и научных доктрин. Для описания Божественности мира — мира болезней и здоровья, — существует состояние равновесия усилий и результата, и это состояние должно быть сознательным. Своеобразная точка перелома.