Обескураженная абсолютной искренностью, а еще более — чужой тоской, вдруг вырвавшейся на волю, Зойка расслабилась и опустила нож. Посмотрела на соперницу уже без гнева — просто со злым пренебрежением:
— Не уверена она… Пять раз — значит ни одного! Моль ты холодная! У тебя ж глаза белые… Кому тебя надо?
Марина кивнула. Все правильно, никому она не нужна. Зойка кинула нож на стол — на другой конец, — и в сердцах плеснула себе самогона.
— Фу! Мараться только… На тебя, на голую, смотреть-то противно было. Мутная, как это пойло… тощая, как цыпленок… вот и берут тебя — токмо под водку.
Кто бы мычал, подумала Марина, однако снова кивнула.
Зойка-то была в теле — крепкая, как хорошо пропеченная булка. Жаль, без единой изюминки. Даже без дохлого таракана, который сошел бы за изюминку… Она уткнулась в стакан, посидела так некоторое время, потом взглянула на Марину не то чтобы трезвым, но вполне ясным взглядом:
— Ладно, сильно бухой он… На всех лезет, даже на таких… Прощаю тебя.
…Лютик с тупым рычанием заворочался, задел ногами садовый инвентарь (лязгнула упавшая тяпка), — и снова замер. Зойка налила Марине тоже — чтобы не отставала.
— Давай, еще по одной — и спать.
— Да я посижу. Как рассветет — пойду, наверное…
— Давай, давай, прими. Положу тебя там вон… Куда ты пойдешь? Сейчас не надо ходить, плохое время. Отоспимся — вместе все пойдем. А то еще на таких шатунов нарвешься…
— На шатунов?
— Всякие по ночам шастают. Больше, правда, блатота мелкая… А вот Терминатор наскочит — мало не покажется. А он как раз под утро больше лютует.
Марина посмотрела непонимающе. Зойка объяснила:
— Прызрак бродит… Терминатор… Вроде демона…
— Мне кажется, я его видела, — сказала Марина.
— Чего ты видела? — вскинулась Зойка.
— Ну, такой — большой, черный, на лошади…
— Ну и чего?
— Да я не знаю, он мимо проезжал. Я спряталась.
Зойка непроизвольно содрогнулась.
— Вот это повезло! Кто его встречает — мало чего рассказать может… Ревут белугами… — на всякий случай она выпила еще.
Марина смотрела на нее зачарованно. Какое-то время молчали. Стало вдруг жутковато — обеим.
— А ты, вообще, здесь хорошо все знаешь? — спросила Марина.
— Да мы вот, как и ты — забрели… ночку, понимаешь, скоротать… вот, уже третий месяц вылезти не можем. Лютик с Севера приехал, я с Юга. А как встретились — так и закружило нас пургой судьбы… — она разлила еще.
— Я Банановую улицу искала. Это ведь где-то рядом?
— А, вон туда, — Зойка махнула рукой. — Метров двести.
— Длинная улица?
— Домов двадцать. Где жить можно — всего пара-тройка. Только…
— Что — только?
— Один занят. Второй от краю. Туда иногда хозяин наезжает… а сегодня какой-то тип вломился… люди говорят — странный. Взгляд был, как у загнанного волка. Не люблю я волков, навидалась их — во как! И целый день из той хаты звуки — будто рубят чего… или кого… Но ты не боись, хату мы тебе подыщем…
Под журчание нетрезвых речей Марину все сильнее клонило в сон. Бороться было невозможно. «…На Лабрадорской есть хата, сами думали туда въехать. Бери, не жалко. Ты нормальная. Вокруг так мало нормальных…» Сарай потихоньку начал крутиться… а не настал ли, наконец, удобный момент, когда можно попросить, чтобы меня выпустили из этого медвежьего угла, подумала Марина… хотя, зачем? Здесь тепло… мягкая подушка под щекой… подходит Павел, гладит ее по голове и говорит: «Что ж ты меня не узнала, козочка, я же твой Вадим…»
Тревожное блеянье Эдика вернуло ее к реальности. Она оторвала голову от стола.
Из-за двери слышались музыка и гогот. Потом дверь, жалко скрипнув, распахнулась…
Вошли два мужика. Те самые, что прятали покойника в пруду. Берия и Валя.
Ответственный сотрудник местного филиала «Комсомольской правды», он же преуспевающий журналист, он же просто Илюша (для своих) — шел домой.
Черная ветровка с капюшоном, черная вельветовая рубашка, черные джинсы и кроссовки… Он любил черные тона, видел в них нечто большее, чем просто цвет. Причисляя себя к Темным — то ли людям, то ли сущностям, — он втайне надеялся, что становится день ото дня сильнее. Развлекая себя чтением популярных Угрюмова и Лакуненко с их явным и скрытым демонизмом (на серьезные книги не хватало решимости), он все ждал и ждал чего-то, — от жизни, от фортуны, от Хозяйки-Тьмы, в конце концов! А ведь умный и взрослый человек, тридцатник стукнул, должен бы понимать, что за все придется платить — даже за самую малость.
Как, например, сегодня.
…Трудный выдался день. Не потому, что «стучать» на друзей и коллег, в общем, напрягает (а кто сказал, что деньги зарабатываются без напряга?); и не потому, что Илья профессионально взялся за статью про Алексея Львовского, порученную ему шефом, для чего объездил в поисках информации кучу государственных учреждений. Просто целый день его преследовало несуразное ощущение нереальности происходящего. К счастью, эти чуть пугающие приступы были краткими. Чувство, что все в мире понарошку, стискивало его мозг, — и отступало после нескольких секунд крайне утомительной борьбы с самим собой.
Даже гонорар, вынутый из обычно прижимистого Фраермана, отчего-то добавлял тревоги, хотя, казалось бы, все должно было быть наоборот…
Кстати, о деньгах. Доллары были при нем, и это обстоятельство саднило в памяти, как заноза. Не любил он носить с собой большие суммы, да еще в валюте.
А тут еще мысли, мысли…
Очень Илью заинтриговал его разговор с Фраерманом, и особенно — странное поручение этого куратора в шляпе. Телефонный звонок Марине и то вранье, которое пришлось вывалить в трубку, подействовало, увы, не только на Марину. Взыграл в Илье репортер (казалось бы, давно умерший), и принялся он копать, прекрасно понимая, что не нельзя этого делать… Короче, информация, которую Илья собрал про спятившего преподавателя Политеха, всё переворачивала, буквально всю картину событий — и в Орехове, и в «кащенке».
Почему-то он ощущал себя подлецом — вот уж совсем ненужный сбой в психике. Хотелось немедленно поделиться своими открытиями — если не с читателями (чего ему не простят), то хотя бы… хотя бы… впрочем, с какой стати?
Ему поручили подготовить материал про драму в загородном доме — ТОЛЬКО ПРО ЭТО. Что он честно и делает… и пошли вы все на!..
Нет, не было комфорта в темной душе преуспевающего журналиста.
Александр — вот кто по-настоящему Темный, с завистью подумал Илья. Этот не станет рефлексировать, если встанет жесткий выбор между личным спокойствием и профессиональным долгом.