– Посланник богов, помоги мне. Посланник богов, помоги мне. Помоги мне, как всегда ты помогал страждущим. Хозяин всех четырех углов и пути, отец мой, отведи от Нато смертельное зло.

Она переходила от алтаря к алтарю, принося дары. Кукурузную муку Чанго, семечки подсолнечника Озарин, жареную кукурузу Очоси, а на Инле покапала миндального масла. Затем села на скамью и попросила всех богов сантерии приглядеть за ее внуком и защитить от всяческих напастей. Потом Долорес Родригес повязала волосы шарфом, накинула на плечи шаль и направилась в церковь Святой Сесилии попросить о том же самом Иисуса Христа.

47

Моника Коллинз оглянулась на пробковую доску позади своего стола, где были прикреплены фотографии с места убийства Кордеро и рисунок преступника.

– Скоро должны прийти результаты анализов ДНК. Вместе с Арчером, Ричардсоном и психологом Робертой Штайр она просматривала видеозапись допроса Натана Родригеса.

– Вам не кажется, что он чересчур нервничал?

– Вы бы тоже занервничали, агент Коллинз, – заметила Штайр. – Нормальная реакция человека, попавшего в подобную ситуацию. Совпадения, намекающие на виновность, нервозность усиливают.

– А не обыскать ли нам его квартиру? – подал голос Ричардсон. – Посмотреть внимательно карандаши и принадлежности для рисования.

– Это не так просто, – возразила Коллинз, вспоминая разговор с Перри Дентоном. – Разве что Родригес сам позволит нам сделать это. Ордер мы не получим. И вообще, вопрос деликатный. Предъявить обвинение сотруднику полиции в совершении убийства без серьезных улик невозможно.

– По времени все совпадает, – проговорил Ричардсон. – В заключении медэксперта указано, что смерть наступила между десятью и полуночью. Родригес вернулся из Бостона в семь и сам признал, что вошел в квартиру Кордеро около одиннадцати тридцати.

– Слишком хорошо совпадает, – усмехнулся Арчер.

– Но этого недостаточно, – заметила Коллинз.

– А если он сбежит?

Коллинз посмотрела на Ричардсона:

– Зачем? Думаю, Родригес даже ни о чем не догадывается.

Ричардсон взглянул на экран.

– Но он действительно чересчур возбужден.

– С Родригесом многое неясно, – вздохнула Штайр. – Когда он был подростком, его отца, копа, застрелили при невыясненных обстоятельствах. Убийство так и осталось нераскрытым, и там вполне может оказаться что-нибудь более серьезное.

– Сомневаюсь.

– Я сказала «может», агент Коллинз. Кстати, тогда у следственной группы имелись какие-нибудь подозрения насчет Родригеса-младшего?

– Кажется, нет. Я побывала в отделе нераскрытых преступлений, и мне сообщили, что относительно недавно к ним пришла детектив Руссо и попросила вновь заняться убийством Хуана Родригеса, причем чуть ли не конфиденциально.

– Известно, почему она это сделала? – поинтересовалась Штайр.

– Нет, но я выясню.

– Они затребовали из банка данных министерства юстиции образцы органики двадцатилетней давности, обнаруженной на пистолете убийцы, и отправили на анализ ДНК, – произнес Арчер.

– А ДНК Родригеса у нас есть? – спросила Коллинз.

– Нет.

Она опять вспомнила разговор с Перри Дентоном и последовавший затем звонок с приглашением поужинать.

– Тогда пусть этим займется полиция. Я имею в виду его ДHК. Им проще. А потом результаты передадут нам. – Дентон обещал ей это. – Вес пройдет спокойно, не будем никого смущать и наступать на ноги. – Она заставила себя улыбнуться Роберте Штайр. – Ведь дело расследовать все равно придется нам.

– Вам не кажется странным, – спросил Арчер, – что Родригес захотел участвовать в расследовании дела Рисовальщика?

– Его попросила Руссо, – напомнила Коллинз.

– В том, что убийца порой участвует в расследовании своего дела, нет ничего необычного, – сообщила Штайр. – А сколько раз бывало, когда преступник оказывался на фотографии среди случайных свидетелей и зевак на месте убийства. Да что там далеко ходить за примерами. Мартин Смитсон, сотрудник полицейского управления Сиэтла, расследовал дело об изнасиловании и убийстве шести девушек в период с 1998 по 2000 год, сам будучи убийцей. Так что участие в расследовании собственного преступления – очень умный ход. Родригес, если он убийца, всегда был на шаг впереди нас. Преступники подобного рода обычно хладнокровны и очень изобретательны. Презирают власти и часто стремятся совершить какую-нибудь неслыханную дерзость прямо под нашим носом. – Штайр задумалась. – Родригес показался мне симпатичным и обаятельным. Но надо ли напоминать, что именно так и выглядит порой классический социопат.

– Например, Банди, [42] – напомнила Коллинз.

Штайр кивнула.

– Вы читали расшифровку стенограммы показаний Алберта де Сальво, Бостонского Душителя? [43] В ней он описывает эпизод, когда вся их семья собралась за ужином и сестра рассказала, что ходит в группу дзюдо, чтобы научиться защищаться. Де Сальво спросил, сможет ли она одолеть Душителя, и сестра ответила, что, наверное, сможет. Тогда он неожиданно прижал ее мертвой хваткой и сказал: «Попробуй вырваться», – а все вокруг наблюдали и смеялись. Во всяком случае, так об этом рассказывал де Сальво. Вы поняли, о чем я говорю?

– Да, – отозвалась Коллинз, радуясь найти что-то общее с психологом из Квантико. – Дэвид Берковиц любил поболтать с приятелем, почтовым работником, о маньяке, рассуждал, сумасшедший он или нет, и надеялся, что «этого сукина сына все-таки поймают».

– После каждого убийства он обязательно исполнял песенку.

– Аде Сальво, только что изнасиловав и убив девушку, приходил домой, ужинал и играл с детьми.

Арчер усмехнулся:

– Понятно. Но тогда Родригес сильно прокололся, если, конечно, он такой. Не проявил достаточно ума.

– Вероятно, устал, – произнесла Штайр. – Сам захотел, чтобы его поймали. – Она перелистнула копию его личного дела. – Он одинокий, никогда не был женат, несомненно, талантливый художник. И к тому же вопрос с гибелью отца до сих пор неясен.

– Да, – согласился Арчер, подумав, – но нашим Рисовальщиком движет расовая ненависть. А Родригес пуэрториканец. Где тут смысл?

– Он не только латинос, но еще и еврей, – добавила Коллинз.

– Полагаю, немало пострадал от этого в детстве, – заметил Ричардсон.

– Серийные убийцы иногда охотятся в своем собственном стаде, – пояснила Штайр. – Нельзя исключать, что он возненавидел себя и, убивая себе подобных, считал, что символически искореняет зло.