— Разве он не мог просто взять картину, не убивая мальчика?
— Конечно, мог, — ответил Браун. — Но ему зачем-то нужно убивать.
Перлмуттер посмотрел в свои записи.
— Согласно заключению коронера, смерть наступила вскоре после окончания занятий. Вероятно, убийца встретился с Ландау у Лиги живописи.
— Более вероятно, что он выбрал его, — заметил Браун. — Из нескольких кандидатов.
— Бедный парень, — вздохнул Перлмуттер.
— Чепуха, — буркнул агент Собецки. — Подумаешь, одним пидором стало меньше.
Перлмуттер сбросил латексные перчатки и быстро вышел за дверь.
Браун хмуро взглянул на агента:
— А вот за такие замечания, приятель, можно угодить в тюрьму, и на солидный срок.
Агент Собецки покраснел и отвернулся.
Она сопротивлялась. А зря.
«Во-первых, боль для меня ничто, а во-вторых, ведь это не просто так — я пришел, чтобы увидеть цвет».
Наверное, следовало дождаться, когда она ляжет в постель. Тогда все было бы проще.
Он стоит в ванной комнате, внимательно смотрит в зеркало. Пробегает пальцами по широким царапинам на лице. Фигурные трещины в зеркале разрезают его на две неравные части. Так что он видит не одно лицо, а два.
Он щурится. Вот эта царапина на скуле, какого она цвета? Наверное, розовая или земляничная? Он трогает царапину, сначала чуть-чуть, потом все сильнее и сильнее. По щеке течет тонкая струйка крови, капает в раковину.
Короткая вспышка, всего на мгновение. Темно-бордовые капли. «О Боже! Я увидел!»
Но уже в следующее мгновение кровь в раковине приобретает цвет чернил, а на щеке лишь унылая серая полоса. Он открывает кран, смотрит, как темная вода уходит в трубу.
И все же это было.
Он смотрит в зеркало на свое раздвоенное лицо, плещет на него ледяную воду. Кровоточащая щека подергивается.
Прокручивает в памяти эпизоды недавней охоты. Спастись она не имела шансов. Особенно с выключенным светом. Здесь у него было подавляющее преимущество.
Пытается вспомнить цвет волос девушки. Определенно золотистые. Наверное, нужно попытаться нарисовать ее.
Но в этот раз все было хорошо. Он увидел все цвета на картине парня. И до сих пор не забыл. На темно-синей скатерти светло-зеленая ваза с тремя ослепительно-красными яблоками. В точности как в первый раз тогда, в его квартире.
А все это началось с нее, Кейт, исто-рич-ки искусств. С ее каштановых волос и голубых-голубых глаз.
— Не думаю, что ее глаза голубые. Они зеленые, — произносит он голосом Донны и отвечает:
— Ты ошибаешься, Донна. Они голубые.
Пытается вспомнить. Ему кажется, что когда-то он уже видел их и цвет знает точно.
Может, это от усталости?
Он кладет голову на подлокотник дивана. В ушах звучит обрывок песни: «Разбуди меня перед уходо-о-ом…»
Нет, заснуть не удается.
Нужно немного поработать, порисовать. Хочется произвести на нее впечатление.
Он выбирает одну из недавно законченных картин, натюрморт. Проверяет, высохла ли краска, затачивает карандаши и начинает писать знакомые имена. Снова и снова. Бренда, Брендон, Донна, Дилан, Тони. А после, почти автоматически, новое имя — Катрин Макиннон-Ротштайн. Много, много раз. Пока все не превращается в сплошные каракули. Но зато края картины окаймляет красивая вязь. И тут он придумывает способ, как дать ей знать о себе. Возможно, она вспомнит.
На небольших, оставшихся чистыми местах картины он делает небольшие рисунки карандашом. Отставляет в сторону, уверенный, что она поймет.
Потом включает телевизор. На экране Рики Лейк, как всегда, вместе со своей публикой в студии над кем-то издевается. Сейчас это толстая девушка и неуклюжий парень. Тоже очень толстый и прыщавый. Почему-то плачет.
Он переключается на мультфильм. Вот это другое дело.
Постепенно глаза начинают слипаться. Усталость одолевает его. Он ложится на диван, в самом углу, подгибает по себя ноги, засовывает в рот большой палец. Сейчас это просто грустный мальчик с алыми царапинами на щеке. Некоторое время хихикает над проделками героев мультфильма, мечтает о чуде, когда снова увидит цвет, думает о Центральном парке. Скоро он убедится, действительно ли глаза исто-рич-ки искусств голубые. Или зеленые.
В комнату для заседаний вошел Браун. Усталый, с припухшими глазами. Шлепнул на стол пачку папок, подождал, пока все рассядутся.
— К сожалению, проверка подозреваемых по делу об убийствах в Бронксе пока ничего не дала. — Он вздохнул. — Что касается последней жертвы маньяка, Ландау, то лаборатория еще не закончила анализы ДНК добытых образцов.
— Если у вас не справятся, я отошлю образцы в Квонтико, — сказал Грейндж.
— Прекрасно. — Вступать в пререкания со спецагентом ФБР Брауну не хотелось. Он перебрал бумаги.
— Вот результаты медицинской экспертизы трупа художника, Леонардо Мартини. Кровоподтеки на шее указывают на то, что его душили.
— Перед тем как всунуть в рот дуло пистолета? — спросил Перлмуттер.
— Возможно. Также обнаружены гематомы в нижней части спины. Скорее всего, он получил пару ударов по почкам. — Браун перевернул страницу. — За Мартини не числится никакого зарегистрированного оружия. В том числе и пистолета, который обнаружили у него в руке. — Браун снова перелистнул страницу. — Заключение токсиколога. В организме Мартини есть следы диазепама и хлоргидрата. Дозы не смертельные, но достаточные для усыпления. В его аптечке этих препаратов нет, как и рецептов на них и регистрации в местной аптеке. Ко всему прочему у него в крови обнаружено 2,1 процента алкоголя.
— Таким образом, достоверно подтверждены два факта, — подытожил Грейндж. — Первый — картину из центра написал Мартини, и второй — это не самоубийство, а убийство.
— И оно, вероятно, связано с этой картиной, — продолжила Кейт. — Это был опустившийся человек. Поэтому, когда некто, — например, мистер Бальдони, у которого Мартини работал, — заказал ему картину, он с радостью согласился. Ему нужны деньги. Через некоторое время в газетах появляется описание картины, найденной на месте убийства, и Мартини приходит в голову, что можно получить еще денег. Он начинает шантажировать Бальдони. Что в конце концов приводит его к гибели.
Браун посмотрел на Грейнджа:
— Ваши ребята продолжают следить за Бальдони?
— К сожалению, след потерян. Копировальная мастерская закрыта. Место жительства не установлено. Он постоянно менял квартиры. Потому что не платил налоги, как всякий «хороший мальчик». — Грейндж повернулся к Кейт: — Прошу меня извинить, но вынужден задать один вопрос. У вас есть какие-то предположения относительно того, почему этот профессиональный убийца занимался вашим мужем?