– Ну вот! – В голосе Вителли звучало удовлетворение, затем послышались хлопки, словно он встал и смахивал со своего одеяния следы мела и чего-то похуже.
– Сколько еще времени мы будем терять на это педантство? – сердито спросил Ферранте. – Мне нужны твои кольца. Государственные дела не будут ждать твоих чернокнижных проволочек.
– Бенефорте, ваша милость, весьма опасный дух для заключения в кольцо. Он исполнен вражды и знает слишком уж много. Даже малая ошибка, – Вителли неохотно умолк, затем добавил. – Мне кажется, солдата мы сможем заключить уже завтра ночью. Так разумнее, ибо тогда он поможет нам возобладать над магом. Принесите новую бронзу для кольца. Я позабочусь о топливе. И тогда у вас будет хотя бы одно кольцо для… э… под рукой.
– Да я и вообще предпочту швейцарца, – заметил Ферранте, повеселев – Он не такой коварный хорек, как флорентиец. Как солдат он, без сомнения, знает, что значит повиновение.
– Так, может быть, мне следует оставить кольцо мага у себя? – предложил Вителли небрежным тоном, не замаскировавшим, однако, жадную дрожь в голосе. – Два кольца, нас двое. Одному вам справляться с двумя будет непросто.
Сеньор Ферранте холодно обронил:
– Нет, я так не думаю.
Воцарившееся молчание было явно тягостным, затем Вителли нарушил его, сказав коротко:
– Так завершим. Не снимете ли вы кожаный мешок с гадюкой, ваша милость?
О том, что происходило в следующие минуты, догадаться было трудно, пока Вителли не сказал:
– Вы совершенно уверены, что на этот раз зажали под кожей головной конец, ваша милость?
– Да! – нетерпеливо рявкнул Ферранте. – Открывай мешок и засовывай руку. Или ты предпочтешь, чтобы это сделал я?
– Ну… если вам угодно, ваша милость. Я развяжу узел.
– А! Попалась. Как раз за головой. Посмотри, как она тебе улыбается, Никколо. Хе-хе-хе!
– Да… но не так близко, будьте добры, ваша милость. Она только понапрасну истратит на меня свой яд. Ну, давайте. На сегодня мы почти закончили, и я устал до мозга костей.
Ферранте что-то недовольно буркнул. Дробный стук, словно перекладывались сосновые доски, а затем последовали звуки, в которых Фьяметта ничего попять не могла, в которые вплеталась латынь Вителли с добавкой древнееврейского или, возможно, просто бессмысленный набор слов.
– Что они делают сейчас? – спросила она у Монреале.
– Мне кажется, это заклинание, построенное на принципе противоположности, – сказал он, продолжая внимательно слушать. – Как будто совсем новое… Мне кажется, они заставляют гадюку… э… прости Фьяметта… укусить труп пли трупы. Это как будто входит в формулу сохранения…
Снова дробный стук и внезапно крики:
– Берегись! Она бьет хвостом.
– Не урони…
Торопливое шарканье.
– Хватайте ее!
– Сам хватай!
– Уползает под стол… – И после паузы Вителли просительно:
– На вас сапоги, ваша милость.
– Рук они мне не защитят, если пошарить там в темноте. Ты ведь об этом? – холодно сказал Ферранте. – Сам лезь туда за ней. Или вымани чарами, мой маленький маг!
– Я совсем истощен волхованиями, – сказал Вителли и, судя по голосу, сказал чистую правду: тихо и медлительно.
Ферранте снова сплюнул, но возражать не стал, а ограничился распоряжением:
– Возвращайся утром и наведи тут порядок. Когда будешь видеть получше. Поймай ее тогда. Если она не уползет под дверь. А теперь слезай оттуда!
– Хорошо… ваша милость, – устало вздохнул Вителли.
Короткий стук – Вителли слез со стола? – а затем новые шорохи, шелест, шаги, дверь закрывается, скрипит ключ в замке. И нерушимая тишина. Когда за окном рабочей комнаты Монреале раздалась соловьиная трель, Фьяметта подскочила. Свеча уже догорала.
Амброз встряхнулся и начал зажигать новые свечи от старой, пока она совсем не погасла. Более яркий свет словно вернул всех в настоящее. Монреале потер лицо в глубоких складках. Фьяметта потянулась, разминая затекшие руки. Тамбуринчик безмолвствовал. Конечно, конечно, Тейр успел ускользнуть до того, как вошел Ферранте со своим домашним магом. Ей оставалось только радоваться, что он не стал свидетелем чуткого надругательства над телом и духом его брата.
– Батюшка воспротивился жуткому подношению Ферранте, правда, отче?
Монреале ответил не сразу, хотя вымученно улыбнулся ей.
– Оба некроманта сочли, что преуспели, – сказал он наконец. – Однако они могли и ошибаться, Самообман – обычная ловушка для тех, кто прибегает к черной магии.
Фьяметта сочла, что это слабое утешение возникло из борьбы желания успокоить ее и из честности. Монреале был Монреале, и честность возобладала.
Амброз пододвинул аббату деревянное кресло, а сам тяжело опустился на табурет, уныло морща лоб.
– Кто такой Джакопо Шпренгер, отче? Если не считать, что он также Никколо Вителли, секретарь?
Монреале откинулся на спинку с усталым и расстроенным видом.
– Мне было почудилось, что он – демон, но затем я нашел более правдоподобное объяснение. Лет десять назад мой орден отправил меня изучать высшую духовную сторону чародейства в Болонском университете у кардинала Кардини, дабы Церковь могла поручить мне выдачу разрешений мастерам магам вроде твоего отца, Фьяметта. В то время в моем колледже учился блестящий молодой студент из Милана по имени Джакопо Шпренгер. Он был самого простого происхождения, но стал бакалавром, постигнув семь свободных искусств, и готовился стать самым молодым доктором богословия и чародейства, каких знал ученый мир. На мой взгляд, он был слишком молод. Блистательные способности… без мудрости. Так бывает. – Монреале вздохнул. – Его готовили в инквизиторы. Вновь слишком тяжкое бремя для его возраста, хотя, боюсь, гордыня его была такова, что сам он этого никогда не признал бы. Он начал глубоко изучать черную магию, чтобы помогать инквизиции в разоблачении колдунов и колдуний, творящих зло, прибегая к услугам демонов. Он трудился над трактатом, который намеревался посвятить папе, озаглавив его «Молот ведьм». Эта тема его захватила. Слишком захватила, как мы поняли, когда было уже поздно. Он соблазнился предметом своих розысков, как иногда случается с чародеями, начал применять свои познания в демонологии и вскоре совсем сбился с пути. Кто охранит охраняющих?
Монреале уставился на язычки пламени свечей и обеими ладонями растер немеющее от утомления лицо.
– Боюсь, я принял немалое участие в обличении его… э… ночных занятий. Его исключили и без шума предали суду, чтобы не бросить тени на репутацию колледжа. Я свидетельствовал против него. Но еще до вынесения приговора он в темнице покончил с собой. Проглотил ядовитый сублимат, который ему кто-то тайком передал. Во всяком случае, так сказали мне. Теперь же я полагаю, что его унесли из темницы живым, лишь изображавшим смерть с помощью каких-то средств – медицинских и магических.