Еще этих добрых молодцев отличала невероятная хваткость. Они прекрасно разбирались во всех тонкостях официальных и неофициальных привилегий, потому придавали огромное значение любой мелочи, если за ней скрывалось определенное место в номенклатурной иерархии: в каком доме и какую квартиру предоставляли, в каком поселке выделяли дачу, какого цвета машину прикрепляли, на какую трибуну стадиона «Динамо» выделили билеты на международные матчи, и тому подобное.
Бывших комсомольских вожаков отличало невероятное обилие дружеских связей во всех сферах общества. Оно и немудрено. Унылое серое здание на углу улицы Богдана Хмельницкого (ныне снова Маросейка) и проезда Серова поставляло руководящих работников повсюду — от торговли до ЦК КПСС.
Коротков эту публику терпеть не мог. Но считаться с наличием «комсомолистов» во все возрастающем количестве в Центральном аппарате был вынужден. Приход Шелепина, кроме всего прочего означал накат настоящего «девятого вала» профессиональных комсомольских активистов на все управления, отделы и службы Лубянки.
Но не будем так уж изобличать Шелепина. Он был ничуть не хуже, а в некоторых отношениях и превосходил многих выходцев из комсомольского питомника. Был достаточно умен, образован, толков, обладал опытом организаторской работы. Тем не менее, все прекрасно понимали, что Лубянка для «Железного Шурика» (так называла за глаза Шелепина вся Москва) лишь трамплин для решительного прыжка на гораздо более высокие посты — секретаря ЦК партии, а то и члена Политбюро. Одно время ходили упорные слухи (правда, значительно позже), что Шелепина якобы «наверху» прочат в преемники самого Хрущева.
Разведчики и контрразведчики — участники Великой Отечественной войны (а таких тогда в Центре и на местах было еще много) не могли простить Шелепину и такого факта в его биографии: в 1941 году он, тогда первый секретарь МГК ВЛКСМ со спокойной совестью, от самого пламенного сердца, не дрогнувшей рукой отправлял на фронт и в немецкий тыл шестнадцатилетних московских школьников и школьниц, вроде Зои Космодемьянской, а сам всю войну просидел в уютном горкомовском кабинете. Полутора годами раньше он так же уверенно заверял характеристики молодым поэтам, студентам знаменитого ИФЛИ — Института философии, литературы и искусств, уходившим добровольцами на войну с белофиннами. Он же, разумеется, считал себя незаменимым в кресле секретаря вузовского комитета ВЛКСМ…
При распределении обязанностей между председателем КГБ и его заместителями Шелепин оставил за собой руководство главными управлениями разведки и контрразведки, еще некоторыми подразделениями, в том числе (и это весьма многозначительно) — управлением, в функцию которого входила охрана и обслуживание руководителей партии и правительства.
Представителя КГБ в Германии генерал-майора Александра Короткова председатель невзлюбил сразу и навсегда. За самостоятельность, авторитет со всех структурах госбезопасности, за репутацию выдающегося разведчика, наконец, даже за длинную планку боевых орденов. Масла в огонь подлил один из руководителей разведки, давно завидовавший Короткову. Он внушил Шелепину, что, находясь в Берлине, Коротков якобы работает не столько на КГБ, сколько на руководство ГДР. Доказательство, вернее, одно из доказательств, выглядело для непосвященных убедительно: «Доброжелатель», будучи по делам службы в Берлине, ревниво подметил, что с Вольфом, и с Мильке, и даже с самим Ульбрихтом Коротков был на «ты». Он просто не знал, что такое обращение — давняя, с боевых двадцатых годов, традиция немецких коммунистов! А по отношению к Короткову (которого все они знали по пятнадцать-двадцать лет) еще и особое проявление уважения, как к товарищу по общей борьбе.
Коротков действительно пользовался и в Министерстве государственной безопасности, и в Совете министров ГДР, и в Центральном комитете СЕПГ огромным, непререкаемым авторитетом, хотя, разумеется, дело не обходилось порой и без разногласий, споров и даже конфликтов. Как и положено при серьезной, государственной по значению совместной работе.
В октябре 1959 года широко отмечался десятилетний юбилей Германской Демократической Республики. Ряд работников советских учреждений был награжден орденами и медалями ГДР. Генерал-майор Александр Коротков был удостоен второго по значению ордена — «За заслуги перед Отечеством» в золоте.
А через месяц высшие руководители ГДР тепло и сердечно поздравили Александра Короткова в связи с его пятидесятилетием. Жена Александра Михайловича оказалась не в состоянии даже просто перечислить все подарки, сделанные ее мужу. Помнит, что от ЦК СЕПГ и правительства Короткову преподнесли массивные серебряные («черные» фигуры — в позолоте) шахматы изумительной красоты, от Министерства госбезопасности — великолепное охотничье ружье…
Такие почести, разумеется, тоже могли кому-то в Москве очень не понравиться.
Четыре с лишним года в Германии пробежали незаметно. Работа занимала почти что все время. На отдых оставалось всего ничего, неотложные дела обнаруживались даже в воскресные и праздничные дни. Супруги не успели опомниться, как выяснилось, что подросшей Юле пора поступать в школу. Поступили разумно: отдали девочку не в советскую, а в немецкую школу, дабы девочка с детства овладела не просто «уличным» (как все дети в Карлсхорсте), а хорошим немецким языком.
Иногда ходили в театры, особенно, если в Берлине гастролировала какая-нибудь советская труппа. В самом Карсхорсте имелся неплохой клуб, в котором регулярно шли новые советские кинофильмы. Порой удавалось выехать на природу. При любой возможности Коротков играл в теннис, благо в городке имелся и стадион. Любил, как ни странно это может кому-нибудь показаться, домино. Возможно по той причине, что эта дворовая игра московских, и не только московских пенсионеров, хорошо отвлекала своей незамысловатостью от серьезных забот. Была у Короткова еще одна страсть, отдаваться которой он позволял себе лишь бывая в Москве: преферанс. Играли в тесной компании с непременным участием брата Павла. Причем, как подметила Ирина Александрова, старший брат, то есть Павел, всегда выигрывал, а младший, то есть ее супруг, почти всегда проигрывал. Если играли не на копейки, а щелобаны, случалось, у Александра Михайловича к концу игры вспухал лоб…
Книги в доме были всегда, но читатель в эти последние годы Короткову удавалось лишь урывками. Дочь Юля хорошо помнит, что любимыми книгами ее отца были дилогия Томаса Манна о короле Генрихе IV и «Мария Антуанетта» Стефана Цвейга, читал он их в оригинале, то есть, на немецком языке. Жена Ирина Александровна рассказала автору, что последними книгами, которыми читал, даже изучал Александр Михайлович, были многотомный труд Уинстона Черчилля «Вторая мировая война» (его издали на русском языке небольшим «закрытым» тиражом и рассылали по списку, в духе того времени, особо ответственным работникам) и только что изданные воспоминания видного государственного деятеля дореволюционной России графа Сергея Юльевича Витте.
Сегодня, когда с политической карты Европы исчезла, фактически почти одновременно с разрушением «Берлинской стены» Германская демократическая Республика, у читателя может возникнуть правомерный вопрос: чего же стоят, в таком случае, победы и достижения советской разведки в противоборстве с ее территории со спецслужбами западных держав?