В конце 1929 года резидентом в Берлине стал один из выдающихся советских разведчиков Николай Самсонов. У него и внешность был примечательная: длинное, сужающееся книзу лицо, такой же длинный, изогнутый книзу нос, пронзительный взгляд глубоко посаженных глаз и огромный куполообразный лоб, который казался еще выше из-за ранней лысины. До Берлина Самсонов успешно работал в Эстонии, Латвии, той же Германии, Турции и Чехословакии. При Самсонове резидентура сумела овладеть рядом политических и дипломатических документов первостепенной важности, в частности, о явно наметившейся тенденции правящих кругов Германии к отходу от Рапалльских соглашений. Зафиксированы были серьезные успехи в продвижении к власти нацистской партии во главе с Адольфом Гитлером [18] .
Молодой, красивый, обаятельный, умный Борис Берман был любимцем женщин и сослуживцев. К тому же энергичен и удачлив. Именно он, в связи с изменившейся (в худшую для СССР сторону) обстановкой в Германии, успешно провел перестройку работы резидентуры, осуществил ряд ценных и перспективных вербовок. Центр тогда справедливо отмечал: «Мы имеем весьма ценное агентурное и документальное освещение внешней политики германского правительства… Кроме политической информации нами регулярно получается информация о деятельности германской разведки, проводимой через МИД, с указанием конкретных лиц, ведущих эту работу». Берман был заслуженно выдвинут на должность заместителя начальника ИНО. Ему присвоили высокое звание комиссара госбезопасности третьего ранга. Потом назначили наркомом НКВД Белоруссии… «Это уже был совсем другой человек — дьявол, вырвавшийся из преисподней и распространяющий вокруг себя смерть…» — так в тюремной камере говорил преемник Бермана на посту наркома НКВД БССР Алексей Наседкин (сам виновный во многих преступлениях) знаменитому разведчику Дмитрию Быстролетову, чудом уцелевшему в мясорубке «большого террора». За какой-то год Берман, действительно осатаневший от крови и страха, расстрелял в Белоруссии восемьдесят тысяч человек… Потом расстреляли и его самого, как и старшего брата Матвея… [19]
После Бермана резидентом в Берлине работал Борис Гордон [20] («Рудольф»), при котором развернулось полнокровное сотрудничество с одним из двух самых знаменитых руководителей советской агентурной сети в Германии — «Балтийцем», но об этом также речь еще впереди.
Следует указать, что помимо резидентов по собственно германской линии одно время в Берлине работал и Абрам Слуцкий — в качестве координатора всей деятельности советской разведки в Западной Европе.
В предвоенные годы в Германии действовала целая плеяда (иначе не назовешь) блестящих советских разведчиков: бывший поручик и эсер Николай Крошко («Кейт»), сумевший обезвредить опасную белогвардейскую организацию, во главе которой стоял бывший начальник врангелевской разведки и контрразведки действительный статский советник [21] Владимир Орлов, Бертольд Ильк («Беер»), создавший первую в истории ИНО нелегальную резидентуру с центром в Берлине и охватывающую своей агентурной сетью Белград, Софию, Бухарест, Варшаву, Ригу, Таллин, Каунас, Хельсинки, Париж, Лондон, нелегальный резидент в Берлине Карл Гурский («Монгол»), супруги Василий и Елизавета Зарубины и многие другие. Не менее внушительно выглядел список и находившихся в Германии «соседей» — военных разведчиков.
(Забавная деталь — Коротков узнал о ней лишь много лет спустя: немецкие коммунисты, связанные с советскими спецслужбами, называли политическую разведку ИНО «Кларой», а военную — «Гретой»).
Самой влиятельной фигурой в довольно многочисленной тогда уже советской колонии в Берлине был торгпред СССР — некто Давид Канделаки, он пользовался даже большим весом, нежели полпред Яков Суриц. О причине этого влияния Коротков узнал лишь спустя много лет. Дело в том, что через посредство президента рейхсбанка и одновременно рейхсминистра экономики Ялмара Шахта Канделаки состоялись сверхсекретные контакты Сталина (они были лично знакомы еще по Кавказу) с высшим руководством Германии, включая самого Гитлера. «Доверие» вождя дорого обошлось «торгпреду»: после одного из конфиденциальных докладов в Москве Сталину он был расстрелян. Такая же участь постигла и Бориса Гордона, также причастного, хотя и в гораздо меньшей степени, к этим контактам.
Дабы читатель получил более точное представление о работе Короткова в Берлине, следует рассказать еще об одном разведчике, действовавшем там в начале тридцатых годов — Гайке Овакимяне (псевдоним «Геннадий»). Можно сказать, что этот человек в какой-то степени представлял новую поросль советских разведчиков с высшим техническим образованием. Причем свой диплом он получил не в сомнительном заочном заводе-втузе года за два без отрыва от производства, а в престижнейшем и по сей день Московском высшем техническом университете имени Баумана, там же закончил и аспирантуру. К своим тридцати с небольшим годам Овакимян успел поработать на производстве, а также пройти стажировку на промышленных предприятиях Италии и Германии. Он свободно владел немецким, итальянским и английским языками. Впоследствии еще два года учился в адъюнктуре Военно-химической академии РККА и в аспирантуре Нью-Йоркского химического института. Отдавая основное свое время работе в разведке, он сумел стать доктором химических наук, коих тогда в стране были считанные единицы [22] .
По мнению автора, Гайка Овакимяна можно без натяжек назвать одним из основателей принципиально нового направления в деятельности советской разведки, значение которого с каждым годом возрастало и возрастает, а именно — НТР, то есть научно-технической разведки.
В Германии, издавна славящейся своей развитой химической, электротехнической, машиностроительной, авиационной промышленностью, а также высоким уровнем инженерно-конструкторских и технологических разработок, сам Бог, как говорится, велел Овакимяну заниматься в первую очередь именно научно-технической разведкой. К слову сказать, вовсе не обязательно с целью хищения каких-то секретов, но и для ориентирования отечественных специалистов разных отраслей, в первую очередь обороны; в разного рода технических новинках, создаваемых или разрабатываемых немцами. Это имело еще и то значение, что в силу всем известных сегодня причин советские ученые и инженеры тогда были лишены возможности поддерживать нормальные профессиональные связи со своими зарубежными коллегами.