Его спортивные результаты медленно, но верно улучшались; казалось, он унаследовал талант отца. Пули попадали в цель. Скоро он научился прислушиваться к собственному сердцу и стрелять в перерыве между его ударами. Палец стал гибким, послушным, нажимал на спуск без толчка и спешки, терпеливо ждал, когда крючок старого девяносто четвертого вернется на место, и ощущал сопротивление пружин перед выстрелом. Каждый вечер он делал сотню холостых выстрелов, а в конце второй недели начал класть монетку на ствольную коробку, добиваясь того, чтобы нажатие на спуск не сбивало прицел. Он испробовал все положения и развил тонкую мускулатуру, которая позволяла не терять равновесия в любой позе.
На смену жарким июлю и августу пришел сентябрь. В воздухе ощущалась прохлада; пышная листва деревьев Западного Арканзаса постепенно желтела и готовилась облететь. Вот и осень. Два последних месяца он трудился как проклятый. За это время он сильно вырос, тело мальчика постепенно становилось телом мужчины. Сейчас он стоял на заднем дворе, где самостоятельно построил импровизированный тир. Вынул 0,30-30, с привычной легкостью открыл затвор и вложил патрон. Винтовка поднялась и застыла. Он принял нужную позу, устойчивую и в то же время непринужденную. Наконец мушка перестала подрагивать. Мальчик знал, что полностью она не остановится никогда, но все же дождался, когда мушка совместилась с мишенью, и инстинктивно нажал на крючок. Он не услышал грохота и не почувствовал отдачи.
За щитом с мишенью поднялся клуб пыли. «Отлично», — сказал себе мальчик. Он знал, что не ошибся. Открыв затвор, он вынул оттуда гильзу, поднял отцовский бинокль и увидел в «яблочке» несколько отверстий. С расстояния в сто метров он мог класть туда пули час за часом.
Он повернулся, радуясь, что до всего дошел самоучкой, — это было еще ценнее.
«Папа будет гордиться мной», — подумал он.
Он поднял обойму, положил ее в карман, чтобы перезарядить, и вышел из укрытия. Было почти темно. В воздухе ощущался морозец. Он вздрогнул. Господи, сколько, оказывается, прошло времени... И тут он увидел человека.
Это был какой-то бродяга, тощий и сутулый, решивший срезать поворот дороги и сэкономить полмили. Человек шел усталой походкой, словно путешествие было долгим и трудным; в его фигуре не было ничего знакомого.
И в то же время знакомым было все, потому что незнакомец каким-то чудом превратился в отца.
— Папа! — крикнул мальчик.
Его сердце подпрыгнуло от радости и облегчения. Он заплясал на месте, потом подпрыгнул и бросился бежать.
Отец, которого состарил какой-то злой волшебник, следил за ним, потом опустился на колени, схватил мальчика, поднял в воздух и крепко обнял.
— Папа, папа, я больше никогда не промахнусь в оленя. Клянусь тебе. Честное слово.
— Все в порядке, Боб Ли. Это неважно. Теперь я дома и больше никуда не уеду. Можешь держать пари. Так оно и будет...
Этот роман был написан случайно. Я встретился со своим издателем, легендарным Майклом Корда, в одном знаменитом нью-йоркском ресторане. У меня в кармане лежали шестнадцать каталожных карточек с шестнадцатью местами действия для новой книги. Я знал, что проку от них будет немного: я не слишком хороший путешественник. Большинство писателей поймет, о чем я говорю.
Появившийся Майкл был в своем репертуаре: бодрый, кипучий, насмешливый и полный энергии. Он с места в карьер заявил:
— Стив, у меня есть для тебя идея.
Должен вам сказать, мне не нравятся чужие идеи. Я не умею воплощать их, все мне кажется как-то не так. Но Майкл платил и за ланч, и за книгу, поэтому я улыбнулся и согласился его выслушать, в глубине души надеясь, что вскоре он об этом забудет.
Он сказал всего три слова:
— Эрл в Гаване.
Я тут же понял, что меня ждет лучший отдых в жизни, который затянется на год с лишним.
Не знаю, как насчет лучшего отдыха в жизни, но это было весело. Так что большое спасибо Майклу Корде — во-первых, за лучшую идею, поданную мне со стороны; во-вторых, за великолепный год, который я провел в борделях и казино Старой Гаваны и несравненного Сантьяго.
Хочу поблагодарить своего кубинского друга и переводчика Хорхе Гонсалеса, который катал меня по столице в своей старушке-"ладе", объясняя и показывая. Он возил меня к Хемингуэю, в «Севилью-Билтмор» и «Насьональ» и помог найти место на улице Санха, где когда-то стоял театр «Шанхай». Теперь там пустырь и памятная доска, на которой написана какая-то коммунистическая чушь в риторическом стиле Фиделя: «Кубинцы, славьте Революцию!» Как будто у них есть выбор.
Хорхе был джентльменом и ученым, и я чудесно провел с ним время.
В Сантьяго я остановился в гостинице на вершине холма Сан-Хуан и нанял двух водителей; как ни странно, одного из них звали Брайс. Типичное имя для выпускника Гарварда. Я был уверен, что дома его ждут жена Маффи и двое детей — Скип и Холли. На следующий день он ошарашил меня еще больше, приехав на ярко-зеленом «крайслере-империале» 1956 года с маленькими дополнительными фарами на концах крыльев. Потрясающая машина. Но владельцем этой машины был молодой человек по имени Венкель (во всяком случае, я так расслышал), замечательный парень. Мы вместе объездили весь Сантьяго. На следующий день я вернулся в Гавану. Он отвез меня в аэропорт, предварительно познакомив с женой и сыном. Я сидел сзади с четырехлетним малышом, прелестным, но очень застенчивым. В конце концов он назвал меня «Инглис», и я сразу почувствовал себя Робертом Джорданом из хемингуэевского «По ком звонит колокол». Интересно, как сложится их судьба. Надеюсь, что неплохо.
Когда на Кубе наконец наступит оттепель, такая машина будет стоить не меньше семидесяти пяти тысяч долларов.
Теперь дошла очередь до моих американских приятелей. В первую очередь это несравненная Джин Марбелла. Именно она посоветовала мне обратиться к Хорхе, с которым познакомилась во время одной из командировок на остров от газеты «Балтимор сан». Я часто советовался со своими начальниками по «Вашингтон пост» — добрым старым Джоном Панкейком и Питером Кауфманом. Ценные советы я получил от знатока старой Кубы, редактора журнала «Стайл» Джина Робинсона (написавшего книгу о кубинской музыке). Пол Ричард вызвался прочесть книгу и сделал ценные замечания. Билл Смарт, работавший в «Пост», 50-е годы провел на Кубе и помог мне восстановить прежний облик Пласа-де-Армас в Сантьяго, разительно отличающийся от нынешнего чудовищного архитектурного стиля, представляющего собой помесь социалистического железобетона с готикой.
Мои друзья Уэймен Суэггер (по совместительству мой портретист), Лен Миллер и Боб Лопес также прочли рукопись и дали мне ценные советы. Мне уже приходилось говорить, что Уэймен — прирожденный редактор. Майк Кларк, кинокритик из «Ю-эс-эй тудей», дал мне взаймы видеокопии трех кубинских фильмов, а также оказавшей на меня большое влияние картины по роману Грэма Грина «Наш человек в Гаване»; фильм доставил мне удовольствие как сюжетом, так и великолепными съемками Гаваны 50-х годов. От Марка Доза-ла из Noirfilm.com я получил еще одну подборку черно-белых фильмов, запечатлевших кубинские достопримечательности, и несколько записей тогдашних модных мелодий вроде «Любуюсь Майами» и «Гаванский роман». Кроме того, Марк нашел мне видеокопию «Нашего человека в Гаване», которую я мог не возвращать и изучать на досуге. Так что в каком-то смысле мой «черный» роман построен на черно-белых фильмах.