— Да, мне это известно, — подтвердил брат Ричард, — как известно и то, что этот план чертовски хитер. Не думаю, что кто-либо когда-либо делал нечто подобное, так откуда же им догадаться, что такое возможно? План настолько хитер, что я уверен: он родился не в твоей голове, Грамли. Никаких признаков того, что Грамли приложили к этому свою лапу. Но зато твои отродья могут все испортить, если не сумеют достаточно проворно поменять эти чертовы колеса, и тогда полиция возьмет нас, как горошины в стручке. Впрочем, я надеюсь, что ребята справятся.
Подобно всем своим собратьям по ремеслу, брат Ричард четко представлял себе, что необходимо для выживания.
— Понимаешь, — начал объяснять он, — нельзя просто надеяться на то, что девчонка не придет в себя или что она ничего не вспомнит, когда очухается. Даже если она очнется через шесть месяцев, есть опасность, что она вспомнит достаточно, чтобы вывести правоохранительные органы прямо на тебя, а я не сомневаюсь, что ты прокатишься по мне, словно блохастая собака, которую замучил зуд. И кроме того, она видела мое новое лицо. Ни в коем случае нельзя допустить, чтобы она помогла полицейскому художнику нарисовать мой портрет. Я потратил целое состояние на это лицо, и потом оно еще несколько месяцев чертовски болело. Для того чтобы действовать, мне нужно новое лицо, понимаешь? Старик, эту проблему необходимо решить немедленно, раз и навсегда.
— Евангелие от Марка, глава вторая, стих одиннадцатый: «встань, возьми постель твою и иди в дом твой». Встань, расслабленный, опираясь на силу веры в Господа. Иди, молись, работай и ликуй. Господь — пастырь наш, мы ни в чем не будем нуждаться.
— Я опасаюсь не нужды, а ареста. Если меня возьмут, меня ждет электрический стул. А я не хочу поджариться.
— Ты тешишься мыслью, что знаешь все, брат Ричард. Но даже глупый старый преподобный Олтон знает, что в наши дни это игла в вену.
— Стул или игла — результат один и тот же. Как я уже объяснял, я грешник. Я ни в чем не собираюсь раскаиваться. Если Бог предложит мне задуматься о прожитой жизни, я убегу от Него и спрячусь в море, в горах или на луне.
— А я с гордостью предстану перед Всевышним.
— Ну конечно. Потому что ты родился змеей, перед тобой положили мышку и ты ее слопал. Она тебе понравилась, и это все определило. Ты стал пожирателем мышей. «Пожалуйста, побольше мышей» — вот каковы были твои моральные принципы, а на все остальное ты плевать хотел. Ты пожирал все больше и больше мышей, не задумываясь о том, что у них есть семьи, культура, предания и религиозные воззрения, история, наука и музыка мышей. Для тебя все это было вполне естественно, соответствовало твоей натуре. Ты ешь мышей. Конец истории. Теперь что касается меня. Я сам решил стать змеей, по своим собственным нечестивым причинам. Поэтому я знаю, что у мышей такое же право на жизнь, как и у меня, что они, как и я, чувствуют боль, страх и ненависть, любят своих малышей, трудятся, ведут войны, строят заводы и дома. Я сочувствую мышам. Так что когда я съедаю мышь, я понимаю, какие высвобождаю мучения, и, понимая это, получаю наслаждение. Твой принцип: «Пожалуйста, побольше мышей». Мой: «Я наслаждаюсь мучениями, которые причиняю, и это устраивает какую-то извращенную часть моего рассудка, насыщает меня». Вот это, преподобный, и есть грех, и я с гордостью говорю так.
— Не могу поверить, что такой богохульник, как ты, брат Ричард, находит уместным читать мне нравоучения насчет греха. Где-то у тебя на теле наверняка есть клеймо с числом дьявола.
— Никто не знает о грехе столько, сколько о нем известно Грамли. Вы по сути своей животные. Я даже не знаю, возможно, вы даже не млекопитающие. Вы просто делаете то, что вам подсказывают инстинкты, а затем чудесным образом это становится Божьей волей. Господи, какие же змеи эти Грамли!
«Привет, привет, все ребята уже собрались!» [17] — вдруг раздалось без предупреждения, нарушая их важный эсхатологический диалог, и, разумеется, это оказался сотовый телефон преподобного. Он достал его из внутреннего кармана зеленовато-голубого китайского пиджака.
— Аллилуйя! — сказал преподобный, раскрывая телефон. — Это точно? Аллилуйя!
Он захлопнул телефон.
— Похоже, отец этой проклятой девчонки появился здесь и задает вопросы. О господи, еще одно испытание!
«Твою мать!» — подумал брат Ричард.
— Я пошлю Кармоди и Би-Джея присматривать за ним. Если будет нужно, нам придется его убрать. Он безобидный старик, совершенно седой, ходит хромая, но мало ли что.
«Еще одна мышь», — подумал брат Ричард.
— Рада, что вы заглянули к нам, — сказала следователь Тельма Филдинг, протягивая руку. Ее рукопожатие оказалось сильным.
— Нужно было захватить с собой противогаз, — заметил Боб.
— Святая правда. Но ничего, вы к этому привыкнете.
Она имела в виду сильный запах мельчайшей угольной пыли, наполняющей воздух и лежащей тонкой пленкой на всех гладких полированных поверхностях. Очевидно, пыль принесло с угольного склада, расположенного по соседству с управлением шерифа, занимающим здание бывшего железнодорожного вокзала, переоборудованного три года назад, когда было закрыто пассажирское движение.
— Никто не мог предвидеть, что здесь начнут сгружать уголь. Теперь у нас шесть дней в неделю торчит УОТЗ, [18] и этому старому зданию наконец вынесли приговор. А жаль, когда-то оно было очень красивым. Но теперь здесь повсюду угольная пыль, и это совершенно невыносимо. Следующей весной мы переедем в новое здание на другом конце города.
— Ну, это уже что-то. Полагаю, вам приходится особенно тяжко по торжественным случаям, когда требуется надевать белые перчатки.
Тельма посмеялась над этой шуткой, которая даже самому Бобу не показалась смешной. Затем она сказала:
— У меня есть для вас кое-какие новости.
— Замечательно, — обрадовался Боб.
Он подсел к ней за стол, обратив внимание на образцовый порядок и на аккуратную стопку папок, помеченных надписью «ТЕКУЩИЕ ДЕЛА». Помимо этого на столе стояло несколько призов в виде золотого человечка с пистолетом в руке на пластмассовом пьедестале под мрамор. Это напомнило Бобу, что Тельма одерживала победы в состязаниях по стрельбе, чем, вероятно, и объяснялся ее недешевый пистолет 45-го калибра в причудливой пластиковой кобуре. Сама она была одета так же, как и в прошлый раз, — в брюки защитного цвета и тенниску, на поясе пистолет в той самой пластиковой кобуре, руки на удивление сильные, как и рукопожатие. Светлые волосы, недавно уложенные в прическу «утиный хвост», загорелое лицо, выразительные глаза.