Его напарник тем временем, вытаскивая на ходу из бокового кармана халата резиновый жгут и снаряженный – но уже совсем другим препаратом – шприц, открыл дверь палаты, на которой красовалась табличка с цифрой «14», и прошел внутрь.
Некоторое время он стоял посреди залитой синеватым «ночным» светом палаты, со жгутом в левой руке и снаряженным шприцом – в правой.
К своему немалому изумлению, он обнаружил, что одно койко-место пустует…
Ушло совсем немного времени, чтобы убедиться, что под капельницей лежит отнюдь не Оксана Палей, а какая-то пожилая женщина.
Две ее соседки тоже были далеко не молодухами…
Миха подошел к этой пустой кровати… потрогал разобранную постель – она была еще теплой и чуть влажной…
«Ну и что это еще за фокусы? – подумал он. – Куда она подевалась? А может, ее в какое другое место перевели?»
Он чуть вздрогнул, когда одна из больных, про которую он подумал, что она спит, вдруг подала голос:
– Панэ ликарь, вы дивчыну шукаетэ? [18]
– Э-э-э… так, шукаю… – Он повернулся к женщине, приподнявшей голову от подушки. – Тут повынна буты жинка… рокив трыдцяты! А скажить, куды вона подивалася? Чы вы нэ знаетэ? [19]
– Як цэ нэ знаю?! Знаю. Та ось хвылын десять чы пьятнадцять тому… взяла свое майно… та й кудысь повиялась!.. – Женщина, перейдя на полушепот, быстро, так что едва можно было разобрать, выпалила: – Панэ ликарю, можэ, вона, оця молодуха… наркоманка?! [20]
– Наркоманка?
– Щоб вы чулы, як вона тут стогнала та скрыпила зубамы! Цэ ж страшнэ дило, пан ликар! Я все розумию… жыття зараз такэ… Алэ ж тут ликарня для людей, а не для цых… наркоманив! Так вы, будь ласка, заберить оцю жинку звидсиля… Бо якщо вона тут залышыться, то буду скаржытыся! [21]
– Мы цэ пытання выришым! – сказал Миха, которому остро хотелось пришить не только Оксану Палей, но и эту старую каргу. – А зараз – спаты! И щоб було тыхо [22] .
Миха вышел в коридор и плотно прикрыл за собой дверь.
– Ну шо? – полушепотом спросил напарник. – Все путем?
– Пока все херово, – сказал тот, озираясь по сторонам. – Ее там нет… Ушла минут пятнадцать назад… и шмотки свои забрала! Давай в темпе осмотрим… что тут есть – туалеты, бытовку… Может, она еще где-то здесь?!
Оксана и сама уже не понимала, что делает: в такие экстремальные моменты человеком управляет не разум, а древние инстинкты.
Единственное, что она осознала как-то сразу, так это то, что эти двое мужчин, напялившие на себя белые халаты и врачебные маски, пришли сюда именно по ее душу. И что если она будет оставаться на месте, если она не сбежит отсюда, то они наверняка ее обнаружат и тогда…
Едва только смолкли мужские голоса, Оксана натянула прямо на голое тело голубенький медсестринский халат – он висел на вешалке у двери. Ночные рубашки – обе – сунула под стопку белья, а вот куртку от спортивного костюма решила захватить с собой.
Обмирая от страха, высунула голову из двери. Возле конторки, спиной к ней, стоял какой-то мужчина в белом халате и шапочке. Медсестру она отсюда не видела… другого мужчину – тоже. Тихонько выскользнула из сестринской… Метнулась через открытые двери к лестнице пожарного выхода… Спустилась несколькими ступенями вниз, замерла, прислушиваясь: а вдруг у этих двоих есть сообщник (или сообщники)?
Но нет, никаких подозрительных звуков ни снизу, ни сверху до ее слуха не долетало…
Она спустилась еще несколькими пролетами ниже. Так она оказалась на уровне первого этажа, в том крыле, где находится приемный покой. Двое мужчин, санитары или фельдшеры, вкатили из фойе каталку с очередным пациентом. Закатили в специальный грузовой лифт… Из другого лифта вышла женщина, в таком же голубеньком халате, наверное, тоже медсестра… проследовала в сторону фойе…
Оксана двинулась сразу за ней. У нее в отличие от шедшей впереди женщины на ногах были не туфли, а домашние тапочки… «Ну и что? – подумалось ей. – Можно подумать, они тут никогда в тапочках не ходят…»
Когда она проходила через освещенное фойе, то увидела там с дюжину людей, включая мужчину, одетого в униформу секьюрити. Подойти к охраннику? А что она ему скажет? Ну уж нет, у нее нет никакого желания что-либо объяснять… только сама себе навредит…
На нее, как ни странно, никто из местных не обратил никакого внимания. Может, потому, что подъехала очередная карета? Оксана, пользуясь легкой суматохой, вышла на свежий воздух. Чуть сбоку от входа тлели огоньки – там стояли трое или четверо мужчин… может, водители «Скорых», а возможно, родственники тех, кого сюда недавно доставили.
– Оля? – окликнул кто-то из темноты. И тут же поправился: – Ой… извини, сестричка, обознался…
Оксана брела по ночной улице, пугаясь собственной тени. Видок у нее, надо сказать, был тот еще: голубой медсестринский халат, поверх которого наброшена спортивная куртка, а на ногах легкомысленные тапочки…
Она свернула за угол Братиславской и сразу же увидела таксофон. Хотела сначала позвонить матери, но вовремя сообразила, что это может быть опасно. Ведь эти двое, что приходили по ее душу в больницу, обмолвились, что следили за их квартирой на Саксаганьского…
Решение пришло внезапно.
– Тату, цэ я, Оксана, – сказала она в трубку, когда ей наконец ответили. – Выбач, що дзвоню так пиздно… чи вже – рано?.. Алэ мени потрибно, щоб ты за мною зараз прыйихав! [23]
– Що? – послышался в трубке заспанный мужской голос. – Ты знаеш, котора зараз годына?! Що у тэбэ трапылось? [24]
– Тату, потим будэмо базикаты! Ты можеш прыйихаты, чы мени якусь другу людыну просыты?! Я тут нэдалэко вид метро «Черниговська»! Очикую тэбэ на трамвайний зупынци на перехрести вулыць Братыславська та Андрия Малышко!.. [25]