Вот ужас, подумал Джек Эр, перечитав фразу несколько раз, это ведь она про сына! Про Гитлера этого самого! Он ведь ей был братом, раз муж — ее дядя!
И уж совсем растерялся Джек Эр, когда прочитал заключение врача (подпись неразборчива), что у пациента «А. Г.» нет левого яичка и «это не может не влиять на возможные психические отклонения»…
Ну и ну, подумал Джек Эр, неплохого фюрера избрали себе немцы!
Потом он прочитал допросы тех, кто в детстве дружил с Гитлером; все они — Франц Винтер, Йохан Вайнбергер и Болдуин Виссмайер — показывали, что Адольф набирал себе малолеток для «игры в войну», другие игры не признавал, себя считал «вождем индейцев», как это было в романах Карла Мэя, а мальчишек из соседнего Унтергаумберга называл «паршивыми англичанами»… А еще он часто, особенно когда исполнилось двенадцать, во время сильного ветра становился перед деревом и произносил перед ним речь, взбрасывая над головой свои тоненькие руки…
Когда умерла мать, и ее хоронили, и шел мокрый снег, Гитлер, юноша еще, поклялся себе: «Когда-нибудь, когда я стану тем, кем я хочу стать, рождество будет отменено, вместо этого я провозглашу День матери и передвину этот праздник на весну, когда все будет цвести и не будет этого ужасного, мокрого, леденящего душу снега…»
Ну и ну, снова подумал Джек Эр, даже на рождество замахивался! Вот скотина! Хотя, если б меня «дедушка-отец» так же бил и мать была б мне сестрой, а он бы ее выбрасывал на холод и от этого у нее б начался рак, может, я б не такое еще выкинул…
Во второй папочке содержалась история болезни Клары Гитлер; лечил ее, как и всех в округе, доктор Блох. Диагноз заболевания: «рак». Мать в больницу лечь отказалась, операцию делать было поздно. «Одно счастье, — шептала она, — подольше видеть моего мальчика, видеть его до самой последней минутки…»
Потом шло заключение какого-то английского профессора: несмотря на то, что доктор Блох лечение пациентки К. Гитлер вел правильно, несмотря на то, что все его называли «доктором бедных», воспоминание о мучениях матери на смертном одре — в присутствии доктора Блоха, который ничем не мог облегчить ее муки, — ввергли юношу Гитлера в патологию антисемитизма. Эта маниакальная идея завладела им еще больше, поглотив целиком, когда профессора венской Академии искусств (среди них были евреи) не приняли его на курс: «низкий уровень техники рисунка». Во время войны, особенно когда Гитлер перенес отравление газами, его ненависть перенеслась на французов; однако маниакального характера не носила, — скорее ее можно определить как «животную ненависть».
А вот следующая папка с грифом «Совершенно секретно, рапорты шефу гестапо группенфюреру СС Мюллеру» заставила Джека Эра расслабиться; вот оно, подумал он, только не волнуйся, отсюда потянутся нити.
Однако, к его разочарованию, нити не потянулись; в папках содержались лишь краткие характеристики учителей фюрера и данные наблюдения за некоторыми из них, поставленного по приказу из штаб-квартиры РСХА.
Ничего, сказал себе Джек Эр, ощущая какую-то гнетущую усталость от всего того, что успел прочитать; «торописса надо нет», не зря Роумэн говорил, что это тяжелая работа; но ведь без нее мы не сделаем того, что не можем не сделать…
Первым в папке было донесение о Георге Ланце фон Либенфелсе, 1872 года рождения, проживающем и поныне в Вене; затем шла запись допроса, снятого с него американскими следователями год назад:
«Вопрос. — Правда ли, что Гитлер приходил к вам в тысяча девятьсот девятом году, когда жил в Вене?
Либенфелс. — Да.
Вопрос. — Как долго продолжался визит?
Либенфелс. — Минут двадцать.
Вопрос. — Чем он был вызван?
Либенфелс. — Он сказал, что потерял несколько комплектов моей газеты… Просил помочь… Говорил, что собирает все номера, делает подшивку…
Вопрос. — Что вы ему на это ответили?
Либенфелс. — Подобрал недостающие номера… И еще дал две кроны, чтоб он мог всю эту кипу увезти на извозчике…
Вопрос. — Чем был вызван интерес молодого Гитлера к вашей газете?
Либенфелс. — Это его надо было спрашивать… Я не знаю…
Вопрос. — Как называлась ваша газета?
Либенфелс. — «Остара».
Вопрос. — Скажите, это вы провозгласили в девятьсот седьмом году создание общества «Новый порядок» и вывесили над развалинами замка в Верфенштайне флаг со свастикой?
Либенфелс. — Наша свастика не имеет никакого отношения к нацистской. Это древний арийский символ… Гитлер похитил у меня идею свастики… Мы вкладывали в нее иной смысл…
Вопрос. — Скажите, это ваши слова, — можете ознакомиться с подшивкой газеты «Остара»: «Белокурые арийцы находятся в постоянном конфликте с „черными силами“, которые состоят из славян, евреев и негров… Только решение национальной проблемы и сохранение чистоты расы в условиях нового порядка поможет миру спасти цивилизацию… Необходимо организовать „братство арийцев“… Смешение крови разных национальностей — самое страшное преступление перед будущим… Недочеловеки не имеют права даже приближаться к истинным арийцам! Дети, рождаемые в смешанных браках, подлежат проклятию, а их матери — публичному наказанию! В будущем женщина должна быть лишена вообще всех тех прав, за которые ныне столь усердно борются сторонницы эмансипации… Женщина будет провозглашена хозяйкой кухни и гардероба, но, главное, матерью детей!.. Ни на что другое она не вправе претендовать, — только это и есть образец настоящей арийской женщины! Будущее общество чистокровных арийцев, оберегая свое потомство, обязано предусмотреть границы знания. Чрезмерно грамотные дети вырождаются в идиотов, а дипломированные профессора всегда были, есть и будут рассадниками крамольных идей!»? Это вы писали?
Либенфелс. — А разве в Соединенных Штатах негры имеют право учиться вместе с белыми? Разве вы не оберегаете своих женщин от черных?! Разве ваши женщины не заняты домом и детьми?! Разве не ваш Генри Форд, перед которым вы преклоняетесь, требовал защищать нацию от чужекровных идей?! Разве не он распространил в Америке три миллиона «Протокола сионских мудрецов»?! Не связывайте меня с Гитлером, господа! У нас были значительные различия во взглядах. Я, например, считал Вену столицей будущего государства германо-арийцев, а фюрер назвал этот город «Вавилоном»! Я считал, что лишь Габсбурги могут стать вождями арийской общности, а он сделал все, чтобы самому сделаться мессией белокурых немцев! Я считал, что «черные силы» состоят из трех компонентов — славян, евреев и негров, а он замкнулся только на славянах и евреях!
Вопрос. — В этом вся разница между вашими доктринами?
Либенфелс. — Я был и остаюсь мыслителем… Вы же гарантируете право на свободу слова… Почему — в таком случае — допрашиваете меня?
Вопрос. — Вам знаком Гуидо фон Лист?
Либенфелс. — Конечно. Но вы не ответили на мой вопрос.