– Вы знали, что он ходит? – Дурацкий вопрос, принимая во внимание ее крик: «Беги, сынок!» Шибаев соображал с трудом, голова после удара шла кругом, затылок был налит свинцом.
– Он дитя, не понимает, что творит. С него спроса нет. Я, я отвечу! – она била себя в грудь мощным кулаком, повторяя: – Я! Я!
– Вы знали, что он ходит? – упорно повторял Шибаев.
– Знала…
– Люсенька, как же так? – Вид у Станислава Сигизмундовича был совсем больной. – Васенька умеет ходить? И ты знала? Как же это?
Люська перевела глаза на старика. Сползла с дивана и на коленях двинулась в его сторону. Привалилась к нему, обхватила его ноги, прижалась к ним лицом и заголосила:
– Сташек, не уберегла я нашего сыночка! Моя вина! Прости! За грех наказана, за беспутство!
– Люсенька, – сказал печально Станислав Сигизмундович, – Люсенька, встань. Успокойся и рассказывай. – Он усадил ее на диван, принес рюмку коньяку, заставил выпить. – Успокойся. – На Шибаева он не смотрел и, казалось, забыл о его присутствии. – Ты знала, что Васенька может ходить?
– Знала, – отвечала Люська, не глядя на него, вцепившись побелевшими пальцами в его рукав.
– Когда же это случилось?
– Шесть лет уже.
– И ты молчала?
– Васенька не хотел, чтоб знали.
– Почему? – изумился старик.
– Не хотел, – повторила она тупо.
– Почему ты мне не сказала? – недоумевал он. – Как ты могла?
– Васенька не хотел, чтоб знали, – как автомат, повторяла Люська.
– Как к вам попадали девушки? – вмешался Шибаев, которого семейная сцена стала раздражать.
Люська молчала. Шибаев потряс ее за плечо.
– Не смейте! – сказал Станислав Сигизмундович грозно. Он стоял перед ним, маленький, седой, взъерошенный, похожий на воробья, заслоняющего от кошки своего птенца.
– Мне позвонили и сказали… – начала Люська и замолчала.
– Ну! – подбодрил ее Шибаев.
– …и сказали, куда пойти… велели, чтобы взяла на квартиру девушку из агентства.
– Кто велел?
– Какую девушку? – Это задал вопрос Станислав Сигизмундович.
– Не знаю кто. Голос. Дерганый такой, гуд, а не голос. Сказал, чтобы взяла, что переправит ее за кордон за восемьсот зеленых…
– А вам сколько полагалось?
– Четыреста…
– Сколько девушек было до Елены Савенко?
– Две.
– Когда вы поняли, что происходит?
Люська молчала.
– Когда? – Шибаев снова тряхнул ее.
– Не знаю когда, – ответила Люська. – Не мучай меня, ничего я не знаю!
– Как вы получали деньги?
– В конверте, его подкладывали в почтовый ящик.
– Когда вы поняли?
Люська долго молчит. Станислав Сигизмундович тоже молчит, не пытается вмешаться.
– Леночка… – бормочет наконец Люська. – Леночка не вернулась… вещички остались…
– А до Леночки?
– Клянусь Христом-Спасителем, и в мыслях не было!
– Когда вы поняли, что это Вася?
Люська снова долго молчит. Потом говорит устало:
– Леночка ему нравилась… Хорошая девочка. Я радовалась, думала, даст бог… а она не вернулась…
– Что было потом?
– Потом нашла деньги в почтовом ящике. Страшно было, чуть умом не тронулась. Собрала ее вещички и выбросила… Думала, а вдруг чудо случилось и она уехала домой…
– Вы догадывались, что она убита?
Люська молча закрывает лицо руками и начинает выть. Потом вдруг утирает слезы, деловито одергивает жакет, смотрит прямо в глаза Шибаеву и говорит спокойно:
– Чего спьяну не нагородишь! От всего откажусь, ничего не докажешь! Докажи, попробуй! Васенька от потрясения сбежал, ты его до смерти перепугал, ты ж его чуть не убил, паскуда! Убирайся вон! Вон! И у нас адвокаты есть, ученые! Не докажешь! Ничего не докажешь! Ну!
Шибаев, понимая, что она больше ничего не скажет, вышел из комнаты. Отводя душу, изо всех сил хлопнул дверью. Остановился на крыльце, чувствуя себя выпотрошенным, как базарная курица. Гудела голова, он машинально потрогал затылок – ого! Шишка размером с грецкий орех.
Заворачивая за дом, он вздрагивает от неожиданности и останавливается. На траве, в полоске света, падающем из окна, лежит вниз лицом большая кукла в красной стеганой курточке. Болдырь! Лежит, не шевелясь, разбросав руки и ноги…
Шибаев подходит к мальчику на негнущихся ногах, нагибается, с трудом переворачивает неподвижное тело на спину и отшатывается, увидев морщинистое коричневое лицо с глубокими ямами глаз, плоским проваленным носом и ощерившимся в улыбке ртом с гнилыми зубами… Он поднимается и деревянно шагает прочь, а вслед ему несется жуткий, бессмысленный смех болдыря.
Уже садясь в машину, он вспоминает о Тамирисе…
Инга пришла в себя и не сразу поняла, где находится. Она лежала на чем-то твердом в абсолютной темноте. Было очень тихо, холодно, влажно. Где-то капала вода. Сильно, мерзко пахло гниющими овощами и плесенью. Сознание медленно возвращалось к ней, и, когда она наконец вспомнила все, жаркая волна страха окатила ее. Она шевельнулась и почувствовала боль в связанных руках, затекшей спине, шее. Кружилась голова и подташнивало, билась дерганая боль в затылке. Она попыталась подняться, и желудок тотчас же рванулся к горлу. Она задержала дыхание, чтобы хоть на миг избавиться от мерзкого запаха. Веревки впились в запястья, и казалось, что там раны. Она замерла, ей вдруг почудился звук, напоминающий скрип половиц. Звук повторился, и она стала напряженно вслушиваться в тишину. Скрип повторился еще и еще, где-то за стеной. Или сверху? Потом Инга услышала голоса. Но она была не уверена, что слышит их наяву. Они звучали очень тихо и иногда надолго замирали. Надолго ли? Чувство времени было утрачено. Звук капающей воды вдруг стал оглушительным. Он взрывался острой болью в затылке и висках. Тошнота то и дело подкатывала к горлу. Слух обострился, и Инге казалось, что пространство вокруг нее тихо звенит от напряжения.
Шорох заставил ее вздрогнуть. Он шел отовсюду. Инга представила себе могильных белых слепых червей, устремившихся к добыче, и с трудом удержала крик. Она чувствовала, что замерзает. Тело ее сотрясала безудержная дрожь. Рот был стянут жесткой липкой лентой. Слепые белые черви все ползли и ползли с тихим шорохом, и скоро ей стало мерещиться, что они ползут по ее телу. Она видела их ритмично сокращающиеся бесхребетные спины. Попыталась отогнать гнусное видение, но не смогла.
«Пусть ползут, – подумала она, сдаваясь, чувствуя жжение в глазах. – Это могила… все равно…»