Иван Мартынович понимал ее… А еще он понимал, что видит перед собой одного из самых страшных лжецов своего времени. Что Шуйский в сравнении с ним! И даже Димитрий в сравнении с Филаретом – просто мальчик. Самозванец гнался за призраком, в который искренне верил. Служитель Божий не верил ни во что…
Заруцкий повернулся и ушел, не сказав Федору Никитичу Романову, владыке Филарету, митрополиту Ростовскому, ни единого слова. Странно было у него на душе! Немного оставалось до сей поры светлого и сокровенного в душе бесстыдного, жестокого атамана Ивана Заруцкого, однако нынче, пред зрелищем сего библейского лицемерия, рухнул последний оплот его веры. Отныне одна святыня оставалась неизменной в его сердце – Марина.
Слух о том, что Тушино бунтует против государя Димитрия, привезли в Калугу казаки. Не донцы, а запорожцы, которые вдруг снялись с места и начали кружить по округе, там грабя, там убивая, словно хищные птицы, которые спешат насытиться, прежде чем двинуться с зимовки на далекий север. Запорожцы, впрочем, двигались не на север, а на запад – навстречу войскам Станислава, примкнуть к которым они решили, бросив тушинского царька на произвол судьбы.
Стефка, как узнала о том, что отряды запорожцев пошли к польскому королю, едва головы не лишилась. Проклинала свою невезучесть: угораздило же именно в эту пору слечь в постель, застудившись у проруби, где они со свекровью полоскали белье. В кои-то веки согласилась помочь матери Егора – и вот на тебе, получила награду, называется! А ведь могла бы уже сейчас мчаться в седле какого-нибудь лихого усача к своим!
Пометавшись и всплакнув, одумалась: а может, еще и не взяли бы запорожцы ее с собой. Или взяли бы – как подстилку на ночь, как игрушку – одну на всех. А потом, натешившись, бросили бы где-нибудь при дороге. Так ведь и пропасть можно!
После всех перенесенных неприятностей Стефка уже успела привыкнуть к спокойной, хоть и унылой жизни в Калуге и даже оценить ее. Нет, она по-прежнему мечтала о перемене своей участи, но хотела, чтобы эта перемена свершилась без тяжких встрясок и передряг. Вот просто так: идет Стефка, скажем, по воду, а рядом останавливается всадник и говорит:
– Ух, какая красавица! Сроду я такой красавицы не видывал!..
Потом берет Стефку в седло – и они тут же оказываются в Польше. Ну совершенно как в сказке!
Самое удивительное, что почти так оно и вышло… Вот именно – почти: ведь в жизни редко все сбывается совершенно как в сказке!
Стефка на досуге решила наведать куму Анну: недавно крестили сына у Егоркиного дружка, и с молодой матерью Стефка неожиданно подружилась. Маленькая, невидная, Анна чем-то напоминала ей Ефросинью. Наверное, незлобивостью, многотерпеливостью своей. Вот чем-чем, а этими свойствами Стефка похвалиться не могла – оттого, верно, и искала их у других людей.
Свекровь, которая всегда супилась, когда сношенька богоданная норовила ступить за порог, на дружбу с Анной смотрела очень снисходительно. Поэтому убежала Стефка с легкой душой – конечно, приятней, когда тебе вслед не шипят недовольно, а улыбаются.
Свекровь разбирала кудели для пряжи, а сама между делом наблюдала в окошко, как Стешка выбежала со двора – и тотчас припала к забору, пропуская ватагу всадников, летевших по улице. Свекровь видела только стремительный скок в брызгах развоженного снега.
Конь одного из всадников вдруг осел на задние ноги, но тотчас же выправился и ринулся дальше, нагоняя своих.
Стих вдали топот копыт. Агафья Усова смотрела в окно, выжидая, что Стешка сейчас отойдет от забора и перебежит дорогу. Вон виднеется Аннин дом – ниже по порядку, чуток к оврагу боком съехал. Два шага через дорогу!
Но Стешка от забора не отходила. Агафья ждала, ждала и – вдруг ее словно кнутом хлестнули – догадалась: «А ведь небось стоптали молодку конями!»
Забыв накинуть хотя бы кожушок для тепла, понеслась вон из избы. Выскочила за калитку – нету стоптанной конями Стешки ни под забором, ни в стороне от него. Нигде девка не валяется. Снег до земли копытами выбит, это да, но следов крови на нем не видно.
«Что за притча?! – озадачилась Агафья, убежденная, что не могла проглядеть сноху. – Ничего не пойму! Неужто она уже у Анны?»
Перебежала дорогу, ворвалась на подворье соседей. Анна стояла на крылечке, держа на руках младенца, закутанного так, что он казался большим мохнатым шаром.
– Стешка наша где? – выдохнула Агафья, но у Анны сделались от удивления большие глаза:
– А пошто ты у меня ищешь, тетенька Агафья? Я ее и в глаза не видела ни нынче, ни вчера!
Агафья выметнулась вон с соседского двора, пробежалась по другим соседям, переполошила народ – и только тогда вспомнила, как осекся на мгновение один из скакунов, только тут поняла простую и пугающую истину: да ведь всадники утащили ее сноху с собой! Подхватили на коня на полном скаку – и были таковы!
Агафья едва не обмерла от ужаса: как расскажет такое Егору? Он должен был воротиться только завтра – подрядился с мужиками лес валить на новые хоромы для недавно заявившегося в Калугу государя Димитрия, которому, рассказывали, крепко прищемили хвост в Тушине, вот он и приполз зализывать раны в еще преданную ему Калугу. До государей Агафье дела никакого не было ни раньше, ни теперь, провались они хоть все вместе, хоть по отдельности в преисподнюю. Стешка пропала – вот это горе, вот это беда! Случалось, увозили к себе лиходеи красивых девушек, но ведь это всегда приключалось с кем-то незнакомым. А тут со сношенькой, пусть и не шибко радивой, не больно-то любимой, а все же…
Да ведь Егорка с ума от горя сойдет!
Он и вправду едва не рехнулся, услышав про исчезновение жены. Главное, совершенно непонятно, где искать пропавшую! Куда ее завезли? Кто те лиходеи, которые ее похитили? Господи, хоть бы уж поскорее натешились да выгнали, хоть бы живую оставили, а не то сунут под лед – и с концом!
Шли дни. Егорка и его матушка почти не спали, вскидывались на каждый шум и шорох, ожидая во всякую минуту Стешкиного возвращения, но постепенно поняли: ждут того, что никогда не сбудется. Никогда! И сбыться не может!
Пропала она. С концом.