Приглядевшись и покумекав, Горюн начал ловко подтесывать голяком рыхлый снег под настывшим наследом. До самой малости, до пергаментной тоньшины. А потом аккуратно стараясь не порушить тонюсенький ледок, пропихнул под него взведенный капкан и присыпал его снежком. Позже проделал то же самое и на двух других ведущих от зимовья тропках.
Возвернувшись в жилье, приступили к хлопотам: Горюн всем троим доходчиво объяснил, что дорога к заимке теперь для бандитов известна и, скорей всего, перед самым рассветом (потемну-то вряд ли рискнут!) попрутся они в тайгу. Потому через два часа, не позднее четырех, для того чтобы выиграть фору у этих сволочей, следует отсюда уходить. Уходить через дальний перевал. Под самую Синюю сопку. Там на Татарском ключе есть у него, Румына, еще один сруб. А до этого еще много как сделать надо: и добротную волокушу для снеди да всякого другого барахла (забирать-то с зимовья почти что все придется, да и Андрюха на одной ноге недалеко ускочит), и «прибрать» за собой, чтобы непрошеные гости не сразу поняли, в каком направлении им теперь дальше нагонять... И еще одна заветная думка шевелилась в голове у разобиженного на бандюков Горюна: хотел он приготовить для них за дверью ласковый сюрприз, чтоб надолго запомнили – приладить самострел с обильным дробовым зарядом.
В эту ночь Игорь не спал. Промучился пару часов на скрипучей солдатской койке рядом с лежащими вповалку на полу пацанами – достали своим храпом и бздежом. А потом уселся в одиночестве у печки в кухонном закутке, беспрестанно прикуривая одну сигарету от другой.
Даже после скрупулезного и долгого разговора с Дыбой он не мог избавиться от мысли, что опять упускает из виду что-то значительное, что-то очень существенное. Но что?.. Да и как тут можно все заранее предусмотреть, когда ситуация уже практически не поддается контролю. Меняется настолько стремительно, что только успевай бесконечно вносить коррективы.
* * *
Поначалу все было предельно просто и понятно. Надо было элементарно подчистить за свалявшим крупного дурака Сычом – добрать этого жалкого недострелянного вояку и притопить его поглубже. Всего делов-то?! Но тут появился сердобольный дед. Вытащил на себе пострелыша из тайги. Да так, что всех, пенек старый, обвел вокруг пальца. Потом вообще покатила какая-то муть – на вояку этого, как мухи на дерьмо, слетелись еще трое. Сначала фельдшерица. Потом эти два городских лепилы. Будто он им там медом намазал: близкий родственник или забашлял [41] каждому из них по самую крышу. В общем – какая-то душещипательная мелодрама! Прямо кино индийское с Раджем Капуром!.. Потом пришлось мочкануть Сыча – подвести себя, по полной дури, под серьезную статью. Тут не Чечня. В случае чего – обреют в шесть секунд. И армяшки, и Алинин гребаный Сава со всей своей ментовской ратью буквально в затылок дышат. Хорошо еще, у Савы сейчас внятная замута, а то бы уже давно, волчара, в загривок вцепился... Теперь еще двое впристяжку – Глотов со своим зверобоем...
«Так, ладно!.. Стоп, – урезонил себя Дорофеев. – Так дело не пойдет. Давай определимся четко и без мандража... Вояка, фельдшерица и старик – вот это главный головняк! Свидетели стопудовые, и убирать их придется по-любому. Остальные – не в счет. Глотов со своим работничком в говне по уши. Им трещать не с руки. Молодой доктор напуган до конца своей жалкой жизни. Надо присмотреться еще повнимательнее к старшему, но тот, по всему видно, – калач тертый и приключений на задницу искать не захочет. Ну, а Щир, скот трусливый, – вообще не вопрос. Попадется – солью [42] , а нет – так и черт с ним...»
Дорофеев хотел было снова закурить, но передумал. Сломал в пальцах так и не прикуренную сигарету и, накинув на плечи камуфляжную куртку, вышел на улицу. С удовольствием вдохнул полной грудью чистейший морозный воздух, несущий тонкие пряные запахи леса. Так что в мозгах после душной прокуренной комнаты, пропитанной насквозь едким запахом мужского пота, даже немного приятно крутануло, словно после доброго стопарика марочного коньяка, и он зажмурился от удовольствия. «Ничего, – подумалось, – всякая подлая бодяга когда-нибудь да кончается. Надо только набычиться и добить все это до конца... Чтобы никаких хвостов за мною не тянулось... А потом возьму да уеду в Питер к Витьке, корешку. На пару мы в его ЧОПе любую делягу поднимем. Давно к себе тянет... А что? Бабки есть. Успел прикопить. Проживем. Прорвемся! Не в первый раз... И пошла она на... эта старая дура Алина...»
И Андрей Ильич совсем не сомкнул глаз. Как-то вдруг, практически беспричинно, стало на душе гнусно до тошноты, и от его былого, казалось бы, исключительно прагматичного настроя в какой-то краткий миг и следа не осталось. И пошло... И поехало...
Ворочался с боку на бок на жестком заплеванном, загаженном полу рядом с постанывающим, то и дело вздрагивающим в беспокойном сне Купцовым, буквально изнывая от нахлынувшего чувства полной безысходности. Изо всех сил пытаясь сосредоточиться, собраться с мыслями, пустить их по нужному пути. Но только перед самым рассветом задышал ровнее, сумев наконец справиться с эмоциями, освободить голову от всей этой несвоевременной, смертельно опасной шелухи.
Сумел сосредоточиться на самом важном теперь – на своем твердом и окончательном убеждении в том, что они с Купцовым уже фактически вычеркнуты из списков живых. И больше нет ни малейшего смысла надеяться на благоприятный исход, на какой-нибудь там счастливый случай. Эти узколобые отморозки при любых обстоятельствах определенно устранят всех свидетелей своих кровавых злодеяний. Всех до единого! Они будут резать, кромсать всех подряд. Будут до тех пор, пока не обеспечат себе полное алиби, пока в этой дикой истории не наступит абсолютная кладбищенская тишина. Остается лишь одно жалкое утешение: их с Сергеем черед придет только тогда, когда окончательно отпадет у бандитов в них всякая надобность. А это значит – только после окончательного завершения всех их кривых разборок.
Но что же, черт возьми, можно еще предпринять?! Сбежать потихоньку не получится. Стерегут, уроды, на совесть. И сейчас их говенный командир дымит на кухне, а дверь туда – нараспашку... Окна в доме не открываются. Цельные, поделенные на узкие прямоугольники, застекленные рамы. Даже форточек нет... Ни выставить стекла, ни выдавить без шума никак не удастся... Попытаться каким-то образом добраться до оружия?.. Но это тоже практически нереально. Спят наверняка вполуха, стволов своих из рук не выпуская... Да и как бы ни старался все последнее время демонстрировать перед этими недоумками свою полную покладистость, вряд ли умудрился усыпить бдительность их прожженного командира. Ведь недаром же он обмолвился за обедом. По-видимому, прошлый урок не прошел для него даром... Одна надежда на то, что утром вся эта бандитская шарага разделится, и их с Купцовым оставят на попечении, как видится, более беспечного, безалаберного Дыбы. А как бы ни стращал, ни увещевал его начальничек, вряд ли тот полностью внял его словам. Вряд ли воспринял всерьез возможность мало-мальски серьезной угрозы со стороны перепуганных насмерть никчемных лохов, какими он их с Купцовым, естественно, считает...