Последнее время с молодыми футболистами происходит что-то не то. В Лотарингии, в департаменте Мозель, в матче 18-летних игрок команды гостей, увидев красную карточку, озверел, полетел на нее как бык, ударил судью кулаком, а потом, догнав под трибунами, еще и ударом головы сломал ему челюсть. Арбитр госпитализирован, прооперирован, а хулиган пойдет под суд. А на другом конце Франции, в Тулоне, во время матча 14-летних озверел уже судья (он же тренер одной из команд) — во время дискуссии о правильности пенальти ударом ноги достал голову игрока. Следователь назначил судье психиатрическую экспертизу.
По материалам газеты «Спорт-экспресс»
УЕФА пытается сократить приток легионеров в Европу. Руководство УЕФА выступило с новым предложением. Чиновники пытаются заставить европейские клубы выпускать минимум по шесть собственных воспитанников в каждом матче, дабы ограничить возрастающий приток легионеров. Однако, скорее всего, эта инициатива ничем не закончится, потому что вступает в противоречие с законами Евросоюза о правилах приема на работу. И все же УЕФА не сдается и надеется, что клубы будут больше заботиться о создании собственных футбольных школ.
«Футбольное обозрение»
— Давайте начинать, синьор Кандолини, — американский журналист отложил недокуренную сигару, пересел с мягкого, так располагающего к послеобеденной дреме дивана на стул, вытащил из кармана блокнот и тоненькую золотую ручку, — не то я совсем растаю от вашего гостеприимства, а мои читатели ждут острых и беспощадных вопросов. — Он расхохотался громко и заливисто, как будто и в самом деле выдал нечто остроумное.
Синьора Винченцо Кандолини веселье американца не заражало. Он спокойно наслаждался вкусом любимого коньяка и ароматом кубинской сигары. За свою долгую жизнь, которая вся, за вычетом разве что детства, так уж получилось, прошла на публике, он привык давать интервью. Самым разным людям и в самой разной обстановке. Когда-то это было ему не безразлично, он готовился ко всякой встрече с журналистами, отвечая, тщательно взвешивал каждое слово, в обязательном порядке перечитывал напечатанные статьи и ужасно злился, когда репортеры умудрялись в прямых и категоричных его репликах отыскать некий второй, скрытый смысл. А ведь умудрялись, и умудрялись постоянно, черти эдакие.
Но все это уже очень давно приелось, ответы на самые щекотливые вопросы находились сами собой, почти не требуя работы ума, существовал некий накат жизненных алгоритмов, который также изливался как бы сам собой, и процесс общения с журналистами превратился в обременительную рутинную обязанность.
— Самое яркое воспоминание детства… Какое оно?
Синьор Кандолини полуприкрыл глаза, мечтательно улыбнулся и ответил:
— Первое причастие. Я в новом костюме, в церкви все сверкает…
Конечно, это была ложь. Самое яркое, самое счастливое воспоминание — это первое утро на собственной кровати. Ему было тогда одиннадцать лет. И каждый день он просыпался рядом с Луиджи, царство ему небесное, — брат уже десять лет как умер. А в то чудесное, замечательное, самое значительное утро Винченцо лежал, раскинув руки, на огромной кровати, смотрел в закопченный потолок и думал, что когда-нибудь у него будет не только своя кровать, но целая своя комната, а лучше собственный дом! Он благодарил Господа за то, что брат Витторио (ему тогда как раз исполнилось пятнадцать) нашел работу на винограднике очень далеко от дома, так далеко, что вынужден был жить прямо там, а тринадцатилетний Луиджи переселился на освободившуюся кровать. Сестры, конечно, не могли претендовать на такую роскошь. Мария и Амелита, хоть и старшие, продолжали спать вдвоем, а малышки: Клаудиа, Анжелика и Изабелла — и вовсе втроем. В «детской» было всего четыре кровати, а в квартире — две комнаты и маленькая кухня. Вся семья не помещалась за одним столом, ели по очереди: вначале отец со старшими братьями, потом сестры, потом мать кормила малышей…
— У вас была большая семья?..
— Большая.
Это еще мягко сказано. Даже слишком большая. Одиннадцать братьев и сестер было у синьора Кандолини. Он был восьмым ребенком и четвертым сыном. Но каким же все-таки счастливым было то утро! Серый хлеб с оливковым маслом никогда не был таким вкусным. И козье молоко, и маленький ломтик овечьего сыра… А потом Винченцо возил на маленькой тележке уголь для отцовской кузницы и чувствовал себя совсем взрослым.
Но тем, кто станет читать это интервью, незачем знать о сокровенном. Сильные мира сего имеют право выглядеть по-настоящему сильными мира сего.
— А правда, что этот замок, в котором мы с вами беседуем, был построен во времена инквизиции? В этих подвалах пытали еретиков? Вам не являются по ночам призраки загубленных жертв?
Кандолини поморщился.
— Это строение семнадцатого века, тогда уже не пытали.
— Вас называют одним из главных претендентов на кресло премьера после отставки нынешнего кабинета министров. Вы бы не хотели прокомментировать эту точку зрения?
— Я не собираюсь повторять этот опыт. Мне вполне достаточно того, что я уже однажды попробовал себя в роли премьера.
— Каково ваше жизненное кредо?
— Не останавливаться и не возвращаться.
— И где та цель, к которой вы, не останавливаясь, движетесь?
— Она… за границами жизни.
Этого американца звали Дик Слай, и паясничал он на деньги журнала «Пипл». И деньги наверняка немалые. Журнал неплохой. По американским меркам даже хороший. Синьор Кандолини не любил американцев. Самовлюбленные, восторженные идиоты. Нация без истории. Общество тупых потребителей, возомнивших себя хозяевами планеты (читай — Солнечной системы, галактики и тэ дэ). Конечно, с ними приходилось иметь дело, приходилось считаться. Но как же раздражало хамское панибратство, невежество, которое даже не пытаются маскировать… И еще эти новомодные односложные имена: Брэд Пит, Шон Пэн, Ник Нолт — тыр-пыр, бла-бла. Даже государственные деятели именуют себя Биллами, Диками, Алами. Плебеи вкуса. Люмпены духа. Что с них возьмешь.
То ли дело имена итальянские. Певучие, звонкие, значительные: Массимо, Витторио, Сальваторе, Винченцо!
— Расскажите, синьор Кандолини, как вы отдыхаете? — не унимался Дик Слай.
— С удовольствием.
— А все-таки?
— Хожу в оперу или на футбол.
— Кстати, а почему вы стали владельцем именно футбольного клуба? Вы любите футбол?
— О, какой же итальянец не любит футбол! Разумеется, вы, американцы, называете футболом что-то совсем другое, это ваше варварское побоище… Но я говорю о нашем футболе, футбол — это настоящее искусство, высокое искусство!
— В Штатах сейчас тоже популярен футбол, — как бы вскользь заметил журналист.