План был готов, осталось только его осуществить: во время лыжной прогулки оторваться от слежки и связаться с любимым брежневским журналистом Белкиным. В конце прошлого года я встретил его в пивном баре Дома журналиста. «Что-то я тебя давно в газете не читал?» – сказал я ему тогда за кружкой пива и раками. «Книги пишем!» – усмехнулся он без всякого энтузиазма, скорей саркастически. «О! Поздравляю! Когда выйдет?» – «Одна вышла уже, – сказал он хмуро. – Даже Ленинскую премию получили», – «Ладно, брось заливать!» – «Я не заливаю. Я запиваю!» – сострил он и посмотрел на меня горькими глазами. «Что за книга? Почему я не слышал?» – спросил я, пытаясь вспомнить, кому дали Ленинскую премию по литературе в этом году. И вспомнил: «Подожди. Ведь Ленинскую премию получил Брежнев за „Возрождение“». – «Вот именно, – сказал Белкин. – Это наш псевдоним, коллективный! Сидим в поселке „Правда“ на правительственной даче, восемь писателей, и пишем… А псевдоним приезжает к нам раз в неделю, читает…»
Теперь мне оставалось найти этого Белкина, но перед этим попасть в Институт судебных экспертиз, чтобы знать, чья это пуля угодила в форточку.
14 часов 20 минут
До лыжной базы в Серебряном Бору мы доехали по Хорошевскому шоссе в сопровождении все того же «ремонтного» «пикапа». На базе было столпотворение молодежи. За лыжами, как всегда, стояла огромная очередь: люди ждали, когда кто-нибудь вернется из леса и сдаст лыжи. Именно на это я и рассчитывал, когда затеял эту прогулку. Я отпустил водителя и протиснулся в начало очереди. Горластая баба-кладовщица встретила меня словами: «Ну, куда прешь?! Нету лыж! Нету!», но я сунул ей под нос красное удостоверение Прокуратуры СССР, и она тут же изменила интонацию:
– Честное слово, нет лыж, товарищ прокурор! Ей-богу! Вот разве, едут из леса…
Из леса действительно выезжала группа лыжников и лыжниц.
– Очередь! Тут очередь стоит! – зашумела толпа у ее окошка.
– А ну геть! – рявкнула она на них. – Товарищ прокурор еще утром по телефону заказывал! Разорались тут! Стоять тишки! Следующие лыжи ваши будут…
Насчет заказа по телефону – это была явная ложь, никакого телефона в ее будке не было, но толпа привычно стихла перед административной властью. Я знал, что за следующими лыжами к ней ринутся пассажиры «ремонтного» «пикапа», не могли же они запастись лыжами заранее, но когда-то еще приедет из леса следующая группа лыжников! И хоть не очень-то приятно было под взглядами хмурой толпы брать эти лыжи, и сын смотрел на меня укоризненно, но через десять минут, в лесу, он уже забыл об этом маленьком инциденте. Сказочная, чисто русская красота стояла вокруг нас. Разлапистый хвойно-сосновый бор выглядел действительно серебряным в этом непрекращающемся снегопаде. По накатанным, пересекающимся лыжням катили энергичные фигуры молодых лыжников и лыжниц.
Я уводил Нину и Антона все дальше в лес, резко менял маршрут, перескакивая с одной лыжни на другую, пока не убедился, что за нами нет хвоста. Потом Антон, хвастая перед Ниной своим накатанным бегом, вырвался вперед, а я катил рядом с Ниной, – она была чертовски хороша в этой голубой вязаной лыжной шапочке с ладной фигуркой и голубыми глазками. Если бы не Антон, который маячил впереди, я бы обнял ее сейчас, повалил в снег, и пошли они все к черту – Мигуны, Сусловы, Брежневы! Я и забыл о них в этом лесу.
– Что ты сказала о нас Антону? – спросил я у Нины на ходу.
– Сказала, что я дочка твоего друга из Вологды, и теперь он за мной ухаживает… – улыбнулась она. – Не могла же я ему сказать, что я – твоя любовница!
«Так, – подумал я. – Мало у меня забот. Теперь еще семейный треугольник!»
– Ну-ка, поди сюда! – сказал я строго.
Она остановилась, я обнял ее, но в эту минуту рев моторов заполнил лес. Мы оглянулись. По лесной дороге походным порядком катила в сторону Москвы колонна танков. Их гусеницы приминали свежий серебристый снег, и было что-то зловещее в этом ревущем потоке металлических машин с направленными в сторону Москвы стволами.
Группы лыжников недоумевающе останавливались.
Антон подкатил к нам и смотрел на меня вопросительно и тревожно. Но что я мог ему сказать? Это в равной степени могли быть и танки кагэбэшной дивизии имени Дзержинского и обычные регулярные войска маршала Устинова. Какая-нибудь ничего не значащая передислокация. Правда, я хорошо помню, что такая же «передислокация» была и в день смерти Сталина, и во время заговора против Хрущева…
Танки прошли, обдав нас ревом моторов и снежной пылью.
– Вот что, братцы, – сказал я сыну и Нине. – Сейчас мы устроим небольшой кросс до ближайшей стоянки такси. Оттуда махнем в город, вы пойдете в кино или куда угодно, только не ко мне домой. А я поеду по своим делам. Встретимся часиков в шесть, ну, скажем, на Красной площади у Мавзолея. Идет?
– А как же лыжи? – спросил Антон. – Их нужно сдать…
– Лыжи вы забросите в Прокуратуру, отдадите дежурному. Вперед!
15 часов 35 минут
После авралов в ГУБХСС, МВД СССР и после рева этой танковой колонны я уже не удивился авралу в Институте судебных экспертиз на площади имени Пятого года. На всех пяти этажах этого старинного, окрашенного в какой-то казарменно-сиротский серый цвет особняка кипела работа, и особенно – в лаборатории криминалистических исследований 50-летнего профессора Александра Сорокина. В эту ведущую лабораторию входят секторы почерковедческой, биологической и баллистической экспертизы, здесь трудятся более тридцати сотрудников, в том числе моя бывшая сокурсница по институту жена Сорокина Аллочка. Именно через нее я собирался «надавить» на ее мужа, чтобы поскорей получить результаты экспертиз сданных вчера ночью материалов.
Но «давить» не пришлось. Сорокалетняя брюнетка с зелеными глазами, бывшая краса нашего юридического факультета, которую Саша Сорокин отбил в то время сразу у семи поклонников, встретила меня словами:
– Ага! Явился? Идем со мной…
Она увела меня в глубину лаборатории, в пустой кабинет своего мужа, закрыла дверь и тут же повернулась ко мне:
– Докладывай!
– Что докладывать? – изумился я.
– Только ты из себя дурочку не строй! – сказала она строго. – Ты не получишь данные своих экспертиз, пока не расколешься. Докладывай, когда скинут Брежнева, и что вообще происходит в Москве?
– А вы уже сделали обе экспертизы?
– Еще бы! Получить на экспертизу такие материалы! По смерти самого Мигуна! Мы с утра все отложили, даже баклановскую срочнягу…
– А что он вам дал на экспертизу?
– Брось эту еврейскую манеру отвечать вопросом на вопрос! Спрашиваю я, а не ты. Это верно, что Брежневу крышка?
– Алла, я только вчера прилетел из Сочи, из отпуска. И попал в это дело, как кур в ощип. Честное слово, я ничего не знаю. Вы тут знаете больше меня, клянусь! Почему ты решила, что Брежневу крышка?
– Тьфу ты, елки-палки! – сказала она разочарованно. – Почему я решила! Потому что в наш институт стекаются заказы на экспертизы из самых разных мест – из ГУБХСС, МУРа, МВД, Прокуратуры и даже из КГБ. Каждое дело кажется кому-то частностью, но мы-то тут видим все вмеcте и кое-что понимаем. Как, по-твоему, если Бакланов и Маленина дают нам на экспертизу горы записных книжек всяких дельцов, и в каждой из них – домашний телефон Мигуна, Гали, Юры и Якова Брежневых, а в записной книжке Мигуна – телефоны этих дельцов, – это что-нибудь да значит, а? Они обложили Брежнева, как при хорошей охоте!