– Во-первых, эта Света – не работает в КГБ, – сказал мне Светлов. – Иначе ребята из нашего «Бл…ского отдела» ее бы знали – у них с ГБ тесный контакт. Там валютными бл…ями занимается полковник Литвяков и майор Шаховский.
– Подожди, – прервал я его. – Девочек отложим, ими может заняться Ожерельев или Ласкин. Мне нужно, чтобы ты поехал в Бутырку.
– Зачем?
Я коротко изложил ему свой провал с Сорокиным и идею насчет Буранского:
– Нужно выяснить – они уже агитируют его взять на себя убийство или нет…
– Но если тебя к нему не пускают, то меня и подавно! – сказал он.
– Марат, чтобы узнать, чем дышит заключенный в Бутырках, совсем не обязательно говорить с ним самим или с его следователем, – сказал я.
Он посмотрел мне в глаза и улыбнулся:
– Тебя с похмелья всегда посещают такие интересные мысли?
И мы пошли с ним на третий этаж, в его отдел. Там я оставил Ниночку на попечение капитана Ласкина, попросил загрузить ее работой, напомнил ему про Гиви Мингадзе и укатил, наконец, на работу, в Прокуратуру.
9 часов 45 минут
Выйдя из лифта на пятом этаже, в Следственной части Прокуратуры СССР, я услышал низкий и скандальный голос хорошо одетой и удивительно чернобровой женщины:
– Да вы знаете, кого вы арестовали?! – кричала она на Германа Каракоза. – Я вас сама всех попересажаю! Он никого не грабил, он пришел к ней за своими бриллиантами!…
И я понял, кто эта женщина, да и Каракоз тут же подтвердил мою догадку.
– Галина Леонидовна, о чем вы говорите?! Мы никого не арестовывали! – бархатным голосом увещевал он эту женщину, чуть не танцуя вокруг нее, и всем своим масляным видом изображая полную невинность и непричастность.
– Что значит – никого?! Я точно знаю! Я звонила дежурному по МВД, – наступала на него бровастая, удивительно похожая на своего отца Галина Леонидовна. – Вчера арестовали друга нашей семьи певца Большого театра Бориса Буранского! И дело ведет ваш следователь Полканов!
– Бакланов? – спросил Каракоз.
– Во-во! Я примчалась сюда к девяти утра, а тут – бардак у вас, никого нет, ни Генерального прокурора, ни даже этого Балканова!
– Бакланова… – уточнил Каракоз.
– Да иди ты на…! – вдруг сказала ему в глаза Галина Леонидовна. – Что ты меня учишь? Балканов – Полканов! Какая разница? Важно, что уже десять часов, а его еще нет на работе! Развели дармоедов!
И в эту минуту из лифта вышел Коля Бакланов. По его ссутулившимся плечам, красным векам и синим кругам под глазами было видно, что он, как минимум, двое суток провел в допросах. В руке у него был тяжелый, набитый папками портфель, во рту тлел окурок сигареты.
Каракоз обрадованно шагнул ему навстречу.
– Коля! Тут…
Но Бакланов, даже не поздоровавшись с Каракозом, прошел к двери своего кабинета, открыл ее и на ходу сухо сказал Гале Брежневой:
– Галина Леонидовна, пройдемте со мной.
– Что? – оторопела она от такого тона.
Он указал ей на открытую дверь своего кабинета, повторил:
– Я говорю: пройдемте.
– А вы кто? – спросила она изумленно.
– Я – старший следователь по особо важным делам Николай Афанасьевич Бакланов.
– Ах, так это ты и есть Полканов! – пятидесятилетняя Галя уперла руки в боки, совсем как кухарка в провинциальной столовой. – В десять часов только на работу приходишь?! А посмотри на себя! Видок какой?! Советский следователь называется! Прямо с похмелья! А ну дыхни!
Нужно отдать должное Коле Бакланову – на виду у всей следственной части он спокойно выслушал Брежневу и сказал все тем же негромким ровным голосом:
– Я не думаю, Галина Леонидовна, что в ваших интересах устраивать здесь этот спектакль. Я хочу показать вам кое-какие документы о вашем друге Буранском. Они и вас касаются. Пройдемте! – И, не ожидая ее, зашел в свой кабинет.
– Хам! – сказала она всем, показав рукой вслед Бакланову. – Поперед женщины проходит!
Я усмехнулся и пошел в кабинет следователя Тараса Венделовского.
В это же время
Машина Светлова притормозила на углу Лесной и Новослободской улиц у магазина культтоваров. За рулем сидел старшина-оперативник, поскольку правая рука Светлова была на перевязи и машину он вести не мог. Переждав идущих по тротуару пешеходов, водитель медленно вкатил под арку многоэтажного дома и оказался во дворе перед высоким старинным кирпичным забором, похожим на Кремлевскую стену – такие же башенки, зубчики, та же добротность в кладке некогда красного, а теперь серо-бурого кирпича. Но то была, конечно, не Кремлевская стена, а ограда Бутырок – самой большой и самой знаменитой тюрьмы в Москве, построенной еще во времена Петра I. В начале 60-х годов большой любитель сенсаций и впечатляющих заявлений Никита Хрущев чуть было не снес эту тюрьму. Он заявил тогда, что с преступностью в СССР покончено, что через двадцать лет мы вообще будем жить при коммунизме, и потому тюрьмы нам не нужны. В связи с этим на Таганской площади снесли Таганский Централ и уже собирались сносить Бутырки и «Матросскую Тишину», но в это время «снесли» самого Хрущева. Таким образом, можно считать, что Брежнев, Суслов, Косыгин, Микоян и другие заговорщики, сбросившие в то время Хрущева, спасли русские тюрьмы, и не зря – как оказалось, преступность отнюдь не упала, а возросла. И теперь Бутырки работают как бы с двойной нагрузкой – и за себя и за Таганский Централ. Но если для приманки иностранных туристов другие памятники старинной архитектуры освобождают последнее время от заслонивших их современных построек, то Бутырки – целую тюремную крепость на 10 000 заключенных – заботливо укрыли от лишних глаз сплошным кольцом новых жилых домов. В этих домах получили квартиры неболтливые люди – сотрудники КГБ и МВД. И теперь вокруг Бутырок – тихая мирная жизнь, звон трамвая по Лесной улице, нарядные витрины универмага «Молодость» вдоль Новослободской и горячие бублики в булочной на Минаевской – как раз там, куда Достоевский подростком бегал смотреть на очередной тюремный этап…
Светлов оставил машину перед крепостной стеной и по каменным ступеням поднялся во внутренний двор крепости. В обычные, так сказать, тюремные будни этот дворик бывает пуст, лишь несколько посетителей топчутся у дверей отделения приема передач, да следователи спешат на допросы заключенных. Но сейчас в Бутырке стояли горячие денечки: дворик и низкий зал отделения приема передач были заполнены густой и добротно одетой толпой. Шубы, дубленки, пыжиковые шапки, натуральный каракуль, ондатра, норка… Жены, дети и друзья полутора тысяч арестованных по операции «Каскад» подпольных дельцов со всего Советского Союза принесли передачи и добивались свиданий с заключенными. И не то они заодно демонстрировали тут друг другу свои туалеты, не то у них действительно не нашлось ничего поскромнее в гардеробах – Светлов изумленно шел сквозь дорогие меха и запахи французской косметики, смешанные с запахом жареных цыплят, финской грудинки, голландских сыров, арабских фруктов, миндальных пирожных и прочих деликатесов, которые, наверно, никогда не нюхал раньше Бутырки…